Вообще никто
В ней не нуждался.
Всякая живность
Тяготилась своим житьем.
Многое
Скучно и навязчиво продолжалось
(В частности, солнце
Не захлебнулось
С головой опущенное в водоем).

    Девочка упала и заныла: «Я хочу домой, домоооооой!» Вселенское «О» повисло над миром и сомкнулось инквизиторским ошейником. Балерина кричала: «бОльно! бОльно! бОльно!» — происходящее отлучение от ноги было непредставимым и тем не менее было. «О» — беременное пустотой ничтО, пОяс, стягивающий Онемевшие внутренности, визг фОрмы, уткнувшейся в собственную кОнечность, уподобившийся звуку нОль, помпезная дыра в рекламе безвыходности. Из ее чрева потекли слова: «лысой и похожей... и неподвижной, как если бы она умерла... как не замечала ничего...» Ф знал, что это его, что это из его хаотичных чувствований. Это его как кожа или кровь, как собственное знакомое уродство, как зудящая радость, сползающая за боль. И он не может этого упустить. Он вправе этим воспользоваться, вправе повторить себя бывшего, как вправе перемотать кассету или вернуться в начало книги.