Препозиция (цвета)

Почему ЖЕЛТЫЙ? Так кровь прожелтела до дыр.

Стыдно проливать такую. И за что?

За гордую ненужную строку...

За своё грязное тело. А хочется смелую

ЧЕРНУЮ ...

Почему СЕРЫЙ? Так ведь глупо быть черным на белом, а белым быть банально, желтым - неприятно. Можно синим, скорей всего, но помешает красный или вообще другие гаммы.

А серый - это мышь, это знак бесконечности в конечном ограничении воздушной резины надувного шарика. Дальше остается многоцветие солнечных зайчиков, да и ночью все дети смелы, кошки серы, а люди? Люди - гады.

Почему СЕЙЧАС? Да глупо же в другое время. Оно не ценно, оно плюшиво. Где написано, так написано. Угол водосточной трубы, одиночный остов серости. Журчание. Почему кто-то теряет , а я нахожу, но если пристально вглядеться в зеркало, и негатив не обманет, а ты врешь.

Ты - вошь.

Стоматологические услуги девочкам до последнего крика. Гинекология беременных мальчиков с удочками. Рыбка не ловится. Пить хочется. Ордена сорви первым.

Точка отчета, гиблое тухлое место (вот, вот) КЛЯКСА.

Чудовищная клякса плюхнулась на страницу и улыбается, тянется ко мне своими жабами - жабрами.

Хочется на четвертый этаж, налево. Не добежать. Значок тринадцать в запачканном краской темном прямоугольнике меркнет. Не успеть. Тяжело...

Почему ТЯЖЕЛО? Да горько, в смысле сладко ногам в колодках. Хочу, стремлюсь стать стрелой, да пику уже проткнула другая, мишень утыкана подобными, мишень утыкана подобными. Да и нет, а есть третий выход - вверх, звон тетивы, выстрел, в ножны, в голенища. Птички испугались, собрали дорогое шмотьё и ушли.

А где дымоделы? Мы жгем книги. Вроде тепло, потомкам - хорошо, добротно.

И нам также - рады за посильную помощь.

Гибель странных больных, желтая конура, волшебное яйцо.

Аукцион старого стиранного белья, особенно шарфов и вымпелов.

Конопатая черная лодка лежит на песке и горит, а вокруг в пляске арабских попугаев пляшет пьяный нанаец с бубном. Тумм - тумм - там - тумм.

Ворона не может каркнуть, а fuck лисе показала. Лиса от стыда сдохла и ворона сожрала, одна целый килограмм и сдохла, то был не сыр, а желтый пенопласт.

Пойман счастливый горбатый, одноглазый, хромой, кривой. Осень канючит - излечит. Зима счастие отнимет.

Песок. Круг. Столп. Свет. Кому как.

С моей колокольни дальше, виднее, выше. Но это серная головка ( а я то ли весел - никто, то ли не везет). Красная парча. Рожа его, смрад коптильных носков. Любовь с первого удара, ножам в затылок. Стук пальцев по гитаре.

Думаю наколка на стекле не отразит моего горя, моего счастья. Ничего со мной не от сюда. Даже голубые горы исчезли. Трупопровод.

Колодезь знаний, люк говна, колокольня - место прыжков в высоту за невиданным запахом осеннего дерева.

Откровение от осла, вера в отрицательное - не верю. Нет такого. Есть одно, вернее ОДИН ОН - и он рассудит, а может запоет « Ля-ля-ляляля...»

Есть древние греки, а есть на дне моря морского неправильный дом, в нем неправильные окна и там живет неправильный хвостатый дракон. Он не может выйти в мир: все убиты, а главные нет крови героев, нечем ням ням. И он спит в берлоге и сосет свою сисю и хорошо всем!

На веках растет борода, из ушей растет борода, а я верю в исцеление смертью.

Жива еще Курилкина жена!!!

Значит, возможно, и я еще постою тут посмотрю вокруг.

Бездат

первое во второй

Как то вечером около 103 в одном из сырных дырявых миров человек увидел применимые к нему простые для него и невозможные иным сцены жизни

Если только боль заставляет осознавать себя в этом мире, если только руки по локоть в дерьме говорят о стыде, то мой трон будет пустовать, проржавеет корона, скипетр потускнеет. Власти мне не будет - значит нечего терять. Да только держат меня впалая грудь, всплеск весел, твои глаза и моя вина. Круг моего рода замкнется на мне. Олененок подбегает к матери, утыкается ей носом в пушистый беленький животик, и ориентируясь на теплый, кисловатый запах находит сисю, обхватывает ее губами и радостно урча, ложится рядом с матерью, поспать, и увидеть бесценные сны, радостные, беззаботные, где нет волков, охотников, капканов, а лишь ароматная трава, мамка, спелые вкусные ягоды, мох и щедрость леса.

На утро солнышко проснулось, умылось, почистило зубы, вышло, взглянуло на мир и застрелилось. А так как не было достойной для него могилы, труп достался собакам. Толпа хвостатых окутала месяц и зачал он дочь.

Веселящий газ - лакомство для детей. Они жгут друг друга спичками, втыкая их в ноздри, губы, под крайнюю плоть, уши, в клитор, и смеются. Ведь смешно.

Клевета, ложь, сожжение женщин на костре, предательство друзей, вера в богов были придуманы, чтобы человек жил, убивал.

Не веселый сегодня денек. Однако дерьмо вокруг. Любить женщину в душе - значит знать ее, верить ей. При этом она тебя убьет, не зная, не надеясь, требуя открытой, ядовитой для нее любви. В сердце места хватит на все. Поставим пару заплаток, подошьем, почистим и снова отважная вылазка из утробы, зная заранее, что не прав и умрешь от голода. А когда все начнут спрашивать зачем ты убил самого себя, зачем утопил в голубом озере, взрезал себя винтом, с улыбкой ответишь: «Чтобы вам, дураки, легче жилось».

 

бездат, но

шестое во второй

 

Бумага. Колодец. Камень. Ножницы. Бритва. (БККБ)

Есть только шрам на плоскости миров,

далеких неизвестных хмурых под дождем

из серпантина мыслей, в мозаике жизненных ковров

ложится что на паперть красной кости

бивней могучих слонов.

Кровавые облака, выплывают из виска.

Из носа хлещет багряным румянцем водопад,

и нижняя губа рассечена, кусками крови подсыхает

красной корочкой.

По доске к развилке дерева, ноги к веткам привязав, поудобней сесть на росток, съедая

пойманную змею, заново поглядеть на

мир своими глазами заставит страх.

Утопающий находит лестницу вниз, через полумрак, через арки бывших летучих мышей

в кладезь мудрости и знания.

Написать то, что не хотелось, писать то, что не обдумано, а пришло на ум как продолжение, как половина написанного уже.

Дополняя свои же мысли не утружденно придуманными словечками о гибели там чего то такого, что совсем кому то здесь не безразлично, а наоборот увиденное им будет рассказано во всеуслышанье у не разожженного костра своим врагам, чьи лица скрывает тьма, и глаза горят желтым упоеньем.

Чего не пересрать, того не написать. Стремление к количеству, пиная качество, убивая рефлексорное предвидение, ради нескольких строк, которые можно истолковать под любым взглядом, измерить по любым чанам с водой, и увидев, рассмеяться.

Почему вокруг пирамиды кресты, глаза, скальпы, пирамиды, волосы, гниль, огоньки и вокруг вода? Завязан человек в мешке, брошен в воду. Над водой тишина, и тихонькое булькание кругами показывает место погружения.

Глянцевые лица и руки сидят на пирамидах и осматривают меня своими усиками. Это еще одно препятствие к солнцу в голубом, синем - синем небе. Чтобы сгореть, осыпаться прахом на землю и пашню. Прорасти семенами и горькой обидой, в колосья хлебов и мести, и тянуться к солнцу раздирая глотку шкурой ежа.

Все довольно просто: нажал на кнопку - вспыхнул свет, все ослепли, все полюбили, все завернулись в простыни. Взяли да выкрутили лампу, срезали провода - пришел день.

Все поставлено в раму, описано квадратом. Всего у всего всего четыре. Четыре предмета и агонии. Пустая гильза в патроннике освободилась от тяжести долга, в расплату за что получила неизмеримый грех.

Осталось таким же - одна дорога - лезвие бритвы.

На заветные пуговицы наложить пальцы крестом.

 

бездат

во второй 7

Сквозь огрызки....

...Огрызки, колодки, сарафаны,

Мокрые копыта, разбитый компас,

синие лица, леденцовые планы,

короткий хвост, друг - свинопас.

Как-то странно в супе плавает глаз,

в лимонной грязи - огурец...

Раз уж мне конец, то и концу туда же.

А под новый год будет сказ,

пришедшим подарят обрывки кожи.

Мне достанется сифилитический блев,

сочный как текущая слива или алыча.

Поросята всё улетают, тикают на Юг,

где нет голодных снежных волков.

Скипетр и власть в разных руках,

соединение двух недостающих частей

влияет на умозаключение.

Двое лицом друг к другу,

один из пентаграммы, другому лестно видеть, купаясь в созерцании недосказанного.

Костный мозг, тусклый свет,

серебро и алый шелк.

Символ, гвозди, брак, сломан кастет,

шедшего до тебя расстреляли, толк.

Струи воздуха, глазные впадины,

рев летящих насекомых, разбитые

кусочки стекла, у родины

в клоаке, с любовью убитые,

с болью распятые, размалеванные краской,

просто сверху покрытые белой глазурью.

Ты найдешь меня под той же аркой,

где распяли нас той бурей.

Лондонские мосты, города в воде,

ты как заяц без сердобольного деда,

но выживаешь как сильнейший.

Но на сетчатке глаз твоих не проставлен сквозной номер,

да и внешностью не похож ты на тех

кого убивал, кого втаптывал в

болотную жижу тех ужасных

мест, которых понимал только тот,

кто утонул и ты.

Лодки, шары, сентиментальные линейки,

часы - как тормоза времени,

ловкие руки, поливка из лейки

сада адамского, клевера и лебеди.

Лошади, костры, книги, бункера

крепящие упавшую душу под

красной маской нового Не выдержавшего

Ловчего, Кормчего и Прошлого.

Не смотри на голодных стаи крыс,

что вокруг тебя, любимые сны

твои зароют, увезет тебя баркас,

и на четырнадцатый счет станет он твоим

пропуском на окончание миссии.

Вынырнешь посреди вспененного моря,

где всегда штиль и сырая вода.

Сразу поставь свечку. Рядом упадет

могильный камень. Привяжи его к

ноге и плыви до ближайшего

блага или света. Или умирай.

Осень, корни, в душах черви,

перья, черно в темноте.

Используемый случай, команда «Пли!»,

тело твое у дырявой стены.

Имя и дата не твои на той плите...

..............................................................

 

10 во второй.

Где упали...

Где наркозом, а где простой иглой, заштопали,

зарыли, настучали. Упасть - упали, но себя

не осознали. Только ведь не верили ни в бога,

ни в врага, ни в верных детей.

Ты же сам видишь как разнится цвет огня,

горящее гнездо и горсть пепла, и выпитая

рюмка.

Больно всем, радостно всем. Сказали : «Смейся»

и умерла душа. Съели тело сразу и тело

смеялось, в дороге долго лежала тень от

этой занятной вещицы - не отскрести

никому, ни смыть дождем.

Лесные цветы, знакомые черты ожиданий,

королей; сходство портретов и основных

улиц. Огромные церкви с золотыми крестами,

с золотыми рыбами в серебряных чашах.

Что ж все должно быть в своих границах.

Придет и их черед, на тех тропках останутся

и твои и их отпечатки ног. Пласт

за пластом. Третьих хоронят уже над первыми,

где земля оседает, а где еще не очень. Но

там где она открывает старые могилы

там лучше не жить. К месту третьего приходят

родственники первого, вздыхают. Осенят

крестом, разом больше.

Кому вновь ложиться, кто впервые это

сделает, придет по желанию, ни кому не

сказав, значит он имеет на это всеобщую

причину.

Описать можно все, только за день ли?

Можно ли стремиться закончить писать за вечер,

на одну страницу? Не надо

провожать людей по их желанию.

В воздушном шарике ветра не дуют

и дожди не идут, так как можно жить и

при жестких границах, но любить.

Править, паять, пить, смеяться...

 

11 во второй.

В альбом Н.С.

Мертвое шипение наушников наполнит звук.

Тиканье электронных часов послушай друг.

Сломанный карандаш на бумаге белой опишет круг.

Беспалый уродец на пианино сыграет вдруг.

Вознею могильной раздастся в дверь стук.

Котенок попьет молока, прорастет где-то бук.

А может смертник сядет на молодой бамбук.

Чуешь? Земля провонялась испражениями сук.

Стоит задуматься, слово услышав простое.

Сгинет ребенок под трактор попав по утру.

Брат же его проснется в холодном поту.

Мать содрогнется. А папе все по хуй - папа в запое.

Гибель моя не спасет этот мир,

Стонет душа молодого мерзавца.

Любовь призовет нас с тобой на последний пир

где пламя закружит нас в медленном танце.

Злым, ненасытным вовеки почет,

Аисту крылья порезали - кончен полет.

Тихий голос в руинах начал отчет.

Тенью с меня маска дружбы спадет.

Может быть, ночь нанесет мне последний удар.

Или я пьяным свалюсь от твоих дьявольских чар.

Завтра небо сгорит, но покуда не виден пожар

Я, сделав мать из тебя, удалюсь словно пар.

Огонек еще теплица в душе моей.

Кто-то обосрет клочок моих последних идей.

Кто-то уснет на плахе под топором поскорей.

Я Ночь прошу «Ну давай же бей».

Лишь на пол, вслед за словом ё....ся слеза.

Бездат

Оплата

Оплата.

Что-то прямое, я чувствую это,

равномерно выливается в утекающую реку.

Если бы его распяли, то нарушили бы этот закон -

крестом.

Еще одно - непрерывность.

Ленточка на лбу, что

лента в волосах, да последним являясь украшеньем,

и узор сорочки рукава.

Веревка - много белья висит на ней.

Обязательно белый цвет имеет.

Была бы стеной, но все стены кривы и конечны.

Что ж не подходит шар,

а нитка - та самая белая нитка для души у дороги;

две спички, а начало у него

там где тяжелых головок очередь стоит,

и молчит

до поры.

А от них не уйти, как билет на острую спицу.

Вот такие вот дела.

Форма пуста -

она струна -

не перетяни бубен,

а на последней ты будешь один

прими ее горькую.

Не дотянув - не сыграешь.

На кубиках тринадцать не выпадет.

Ну хоть что-то ты можешь попробовать.

Значок на груди, как хочешь замри и пой,

и она тебя обязательно услышит.

Ты мой

набор хромосомных сердечек

на весь февраль.

Все будет по воле твоей.

Раз белая - значит доска подоконника,

и мертвая птица и три птицы,

и спица,

и вострые косы - быстра колесница

режет пироги легионов врага.

Твой чек уже выбит,

приди сюда Маленький Принц. Придеш-ш-шь?

Да не забудь сахара кусочек,

воздуха глоточек,

чистый платочек,

голову прикрыли - взорвали мосточек.

Что с вами, Люди?

Ведь плачу сейчас Я.

Вокруг океан, такое большое море,

сверху тебя прижимает. Отражение.

Сверху море давит, плющит...

Ты в небе паришь, выше -

и вроде к солнцу ближе,

но давит планка меж отражениями двух небес.

А почему меня нет во втором?

Здесь в горах голову не подними -

сверху верхушки гребешком чешут макушку.

Господи, чтобы не случилось, Я люблю Тебя.

Море сверху, нечем дышать,

Что ж такое, Господи?

Здесь штиль, а там ураган. Главное вокруг вода.

Связка узелков свисает из черепа.

Вот и все что осталось.

За какой грех наказанье такое есть? А Люди?

Прими эту любовь и позволь

себе утонуть не в воде, а в ней.

Ведь ты жил в мире любви.

Где жить давала любовь...

Присмотрись, три параллельных гвоздя,

и тропу ту вспоминай,

успокой свою похотливость сам.

Ты - бог, Я - бог. Так привет Бог!!!

Вставай просыпайся, там

на кухне уж завтрак готов.

Жареный картофель издает твой любимый запах.

Я очистил наши обличья

от людского нежеланья и безразличья.

И нас закидают камнями по этой причине.

Он там, дома. На своей звезде, и

на груди у него медальон -

маленькая змейка, кусает за хвост себя.

12-13 дек. 1997. 11.00-03.00