| back |
forward |
ЧЕРНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ.
1. Вершки и корешки.
Вершки и корешки - истинная структура нашего общества. Вершки - видимое, корешки - невидимое, то, что пытаются скрыть, изредка вынимая из земли на съедение. Вершки - государство, правозащитная система, разветвленная структура разрешенного подавления и убийства. Та структура, которая защищает общество в целом и каждого индивида в отдельности от странного зверя, недавно спрыгнувшего с ветки, скинувшего мохнатую шкуру, научившегося говорить, частично - думать и наименовавшего себя человеком. Развитие его было связано с борьбой, сначала за выживание, потом за богатство, власть, удовлетворение потребностей: материальных ли, сексуальных ли, неважно, но борьбой. ( Поверхностная философия марксизма или дарвинизма).
Жизнь и развитие через труд, борьбу, естественный отбор, попытки оформиться в некую структуру, созданную для взаимовыживания, взаимоподавления, переходящее либо во взаимоуничтожение, либо в глубочайшее депрессивное сознание. Структура изначально служит людям, а люди служат ей, ибо все в мире взаимосвязано и везде существует пресловутый дуализм. Соответственно, у представителей системы обязательно должна родиться мысль о своей инакости, высшей одухотворенности, превосходстве над остальными. Кого-то принимают в ритуальный круг, кто-то остается за бортом, кто-то не выдерживает и уходит, но порядок, так нужный для взаимовыживания, остается. Люди срослись с этими вершками и они кажутся им естественными, необходимыми, обязательно нужными. Как же без них? Уничтожение вершков есть деструкция, опять же - депрессия, а индивиды не любят депрессию, они желают жить богато, совсем как те - на черных мерседесах, завтракать, обедать и ужинать в ресторанах, тратить деньги, пусть даже заработанные нечестным путем: все воруют, все берут взятки, всем есть дело до чужого добра. Выметать сор из избы не принято, вот и процветает каждая система в отдельности, настороженно поглядывая в сторону таких же систем: не отхватят ли лакомый кусок? не катят ли бочку? не готовят ли крамолу? В случае чего называют претензии других систем поползновение на национальные интересы, делят мир на своих и чужих, наращивают вооружения, продолжая грабить население, выколачивать налоги, как происходит в России, или поддерживая старые условия существования, процветания и потребления, как происходит в Западной Европе, США.
Вершки поглощают повседневность, настойчиво вдалбливая нам в головы свои ценности, свои приоритеты, формируя нашу психологию с пеленок, направляя нас в необходимую для себя сторону: нужна техническая интеллигенция - создаются условия для ее интеллектуального развития, нужна гуманитарная интеллигенция (надо же людям глупым чем-то башку занять, пусть без пользы для государства, но пристроенные, в некоторой степени благоустроенные) - пожалуйста: есть университеты, институты, где все правильно, все по плану, но изредка нужны какие-нибудь нехорошие высказывания, так, чтобы разогнать воздух в затхлых институтских коридорах, где несчастные студенты ежедневно сушат себе мозги.
Какие нынче умные молодые люди. И то они умеют, и это знают, и полагают, что профессионализм - важнейшее качество, надо делать как тебе указывают важные умные дяди, тогда из тебя что-нибудь получится. Только бы интеллигент.
Интеллигент в истинном смысле слова - человек протестного характера, нонконформист, но нонконформист вдумчивый, отвечающий за свои слова, идеалист, мыслящий широко и жестоко. Жестоко для себя, жестоко для окружающего мира, жестоко вообще. Человек- критик. Человек, уничтожающий разумом несправедливость, считающий, что правда превыше идеи, превыше необходимой лжи, умеющий высказывать эту правду, отстаивающий свою правоту и стеной отрицания преграждающий путь лжи, будь то ложь государственная или ложь индивидуальная.
Государство любит управленцев, бюрократию, элиту, воспринимает интеллектуалов, терпит рабочих, интеллигенцию, но ему никогда не были нужны неправильные с точки зрения общепринятых канонов, философы. Философы порой служат государству, но многие из них умеют думать, мыслить, размышлять, а значит - критиковать.
Спроси любого, когда этот мир был идеальным? Находятся те, кто отвечает на этот вопрос, глядя в прошлое и тогда их называют консерваторами; есть и те, кто отвечает, глядя в будущее, их называют по-разному - революционеры, леваки, оптимисты; есть, наконец, те кто уверен, что никогда мир не будет идеальным, их именуют реалистами, пессимистами, это уж как угодно, в зависимости от собственного восприятия бытийности. Кто из них прав, кто ошибается, непонятно, ибо дуализм есть лишь малое отражение истинной реальности и раздумия о ней - ничтожная, неадекватная попытка личности осознать, понять, решить лично для себя, индивидуально, каким путем идти и какую правду она для себя предпочитает. Но, понимая это, мы глядим в корень проблемы, в подземелье жизни, т.е. в человека. Не в homo sapiens, а человека мыслящего, умеющего думать, а не просто размышлять, слагая один и один.
Многомерное восприятие философом-интеллигентом (как же иначе, эти два понятия неразделимы!) реалий, построение в собственном мозгу определенной идеальной мысли, где устроение человеческое есть хоть и результат воображения, но воображения чистого, полного, однако, естественных погрешностей, вследствии необъятности информативного, материального мира, но искреннего… Впрочем, об этом ниже, скажу только, что в моем понимании, надо сказать, исключительно субъективистском, каждый человек имеет право на собственное мнение, собственное видение бытия, но это право перерастает в навязанную обязанность, которая в итоге диктует нам условия однобокого и, вследствии относительности физического существования, одноразового существования, понимания ее с непосредственно эгоистических, личностных, индивидуальных, субъективных позиций, ведь никто не в силах сказать, как вы мыслите, равно как и вы не можете сказать, что на уме у вашего собеседника или вообще, у любого индивида.
Итак, понимание многомерности, а не плоскостности мира, усвоение разнообразия течений существования, приводит ко многим выводам, один из которых нам в данном случае наиболее важен: действие всегда порождает противодействие, война - мир, а Система - Антисистему или, раз это существует на субъективном уровне, ведь антисистема, став реальностью перестала бы быть самой собой, мысли о ней, так сказать, идеал. Этот идеал не обязательно высоконравственный, справедливый, верный, цельный, наоборот, он обрывочен, неясен, краток, романтичен, а порой бесчувственен, но он реален просто потому, что существует; существование же в мире идеальном вовсе не означает его нереальность, неверность, непроверенность жизнью, ибо жизнь есть система, а система есть все нас окружающее, вплоть до нас самих, и лишь отдаваясь потоку мысли мы можем в некоторой степени приблизиться к познанию антисистемы, которая в выкристализированном виде есть Протест, однако протест, воспринимаемый повседневной логикой как нерациональное поведение, близкое к сумасшествию, к сумасшествию социальному. Чтобы это опровергнуть, стоит согласиться с данным высказыванием, потому что отрицание системы есть поистине сумасшествие, т.к. уничтожение системы ведет к аннигиляции человеческого общества, его полное (или хотя бы частичное) разрушение, а стремление к разрушению и прежде всего к саморазрушению современная психология и социология расценивают как суицид, аномию, отклоняющееся поведение. Однако, с другой стороны, уходя от реальности системной в идеализм антисистемы или, проще сказать, внесистемности мы открываем истину, т.е. разрываем лопатой познания то, что не приуготовлено для обыкновенного мозга, для системной мысли, занимаясь одновременно исключительным саморазвитием, умничанием, как сказал бы обыватель, и все же я с ним бы не согласился, потому что обыватель слеп, глядя рациональными глазами на мир столь облюбованной (хотя порой им же критикуемой) системы. Он уходит вовне, принимает правила игры, действует по правилам, в правилах, традиционно, выходя даже иной раз на поединок с кажущимися врагами, указывая на конкретных людей, в лучшем случае на государство как сборище бюрократов, но все дело в том, что в его и нашем состоянии, способе существования виноват каждый в отдельности, общество в целом, машины, информация, получаемая нами ежедневно, куда не шагни - враг и это не паранойя. Система вещает с телеэкранов, со строк газет, журналов, ее едят, на ней сидят, ее слушают - многочисленные банальности, постоянное внушение, разложение, гниение. И я обвиняю уже не отдельных людей, хотя и их тоже, я указываю на истинного виновника, на биосферу и техносферу Земли!
Антисистема, существующая лишь в идеале, никогда не станет реальностью, однако мысль о ней есть мощный стимул к развитию, вот что ставит перед нами задачу попытки осмысления ее, выделения ее из себя настолько, насколько это возможно. Субъективность моего повествования и личностного исследования возможно есть ошибочный путь, однако, и в этом я глубоко уверен, человек может производить идею только из себя, прочувствовав ее, переварив.
Естественно, борьба с системой через сознание индивидуума предполагает некоторые погрешности, ибо антисистемность наша во многом лишь провозглашаемая, так сказать, идеальная цель рассуждения об идеальном, поэтому возможно ошибочное принятие нами отдельных элементов системы, являющихся для нас, к сожалению, базисными. Мы можем бороться в системе исключительно внешне, т.е., опять же к сожалению, принимая частично правила игры. Ведь я не могу не познавать мир, а информацию о нем мне поставляют исключительно агенты системы. Однако, возможно в силу интеллигентского, т.е. протестного склада ума, я надеюсь приблизиться сам и приблизить читателя к антисистемности. Данные оговорки совершенно необходимы, несмотря на то, что они даже противоречат вышесказанному, но идеи идеями, а изложенное на бумаге - это изложенное на бумаге. Я придерживаюсь мнения, что помысленное - это одно, сказанное - совершенно другое, а уж претворенное в жизнь - ни на что не похожее третье, ибо, как вы понимаете, претворенное всегда подвергается влиянию системы, которая, раз возникнув, никуда не денется.
Таким образом, обозначив вершки и корешки бытия, реальную поверхность и идеальное подземелье, я прекращаю это небольшое вступление, написанное лишь для того, чтобы обозначить некоторые базисные факты, а также, чтобы ввести читателя в курс дела.
Часть 1. Идеализм и практика.
2. Анархизм.
Что для нас анархизм?
Прежде всего - идеологическое учение, в котором наблюдается ряд тенденций: анархо-коммунизм, анархо-индивидуализм, идеалистический анархизм, религиозный, мистический анархизм и др. (более подробно и наглядно набор анархотенденций см. "Черная звезда" N 13, С.35). Анархизм насчитывает десятки теоретиков в одной только России, среди них М.Бакунин, П.Кропоткин, М.Корн, Л.Черный, Я.Новомирский, В.Чертков, И.Назаров и т.д. За анархотеорией в России в кон.19 и особенно в I четв.20вв. стояло широкое движение, разветвленная сеть групп, занимающихся тем, что сейчас называют "прямое действие". Таким образом, "анархизм - не привилегия избранных, а глубокое и широкое учение и мировоззрение, с которым в наши дни должен быть знаком вся-кий" (Волин (В.М.Эйхенбаум), предисловие к книге П.Аршинова "История махновского движения",С.28).
Однако, столь суперкраткий экскурс в историю дореволюционного и революционного анархизма есть не что иное как дань давно отгоревшим страстям и отпылавшим кострам. Анархизм же нынешний должен быть иным, более вдумчивым, более внимательным к событиям вовне и внутри себя.
Внешне мы называем его идеологическим учением. Да, это так, но столь же верно, но столь же верно, что анархизм получил дальнейшее развитие и стал течением обновленным, соотносясь с т.н. "новыми левыми" и их идеологами: Г.Маркузе, Ж.-П. Сартром, А.Камю, Горцем (Жерар Хорст), Леви, Глюксманом и др. Связь с "новой левой" повлекла за собой кардинальные перемены, а значит - разрыв, несмотря на сохранившееся название, с прежним анархизмом.
В сущности анархия переводится как "безвластие", что можно толковать как угодно по разному. Кто-то подразумевает под этим свободу, кто-то - отрицание государства, кто-то - автономию конкретной личности, либо простое само-управление. Можно говорить: "безвластие", а можно - БЕЗВЛАСТИЕ и от этого суть анархии вроде бы меняется, а вроде и нет.
Порядок, несомый анархией теоретической - это уже не анархия. Порядок всегда подразумевает власть и угнетение, автономия не есть полная свобода, безгосударственность - не полное безвластие, свобода никому не может быть дарована, потому что добиться ее можно только властным путем или бегством от жизни, от повседневного существования (а разве это возможно?!!). Поэтому в умах теоретиков и практиков анархизма с давних пор рождается пессимизм по поводу совмещения идеи и жизни, претворения теорию в реальность. Например тот же Волин заявляет: "Пусть читатель не станет анархистом (!). Но пусть не случится с ним того, что случилось с одним стариком-профессором, попавшим случайно на анархическую лекцию. Взволнованный до слез, он говорил после лекции собравшимся вокруг него слушателям: "Вот я, профессор, дожил до седых волос и до сих пор ничего не знал об этом замечательном, прекрасном учении… И мне стыдно…" Пусть читатель никогда не будет анархистом: быть анархистом - не обязательно. Но знать анархизм надо".
Это как же, спрашивается, понимать? Сторонник учения, существование идеала бытия которого рассчитано исключительно на общемировой уровень, т.е. в принципе подразумевает, что каждый должен стать анархистом, говорит о воз-можности неприятия анархомысли! Пессимизм, порожденный жизненным опытом! Современный пессимизм по этому поводу представлен, например, "Анархическими письмами" П.Рябова, а ранее - "Бунтарем" А.Камю, художественными экзистенциальными произведениями Ж.-П.Сартра.
Опыт - вот враг теоретического анархического сознания, которое намерено претворить себя в жизнь. Молодые радикальны, их опыт близится к нулю, разовое восприятие многих фактов, неумение их проанализировать в силу недостаточной начитанности, информированности - обыкновенная картина, когда хочется многого, берешься за то, что кажется правильным, а "не тянешь", скользишь по поверхности, не в силах нырнуть глубже - годы не позволяют.
Сам по себе радикализм - типичный признак именно молодежи, что доказано историей. Многие считают, что, побунтовав в молодости, оказав влияние на государство, живя в мире с самим собой, выполнишь свой долг перед обществом, забывая, что человек никому ничего не должен, даже рождением своим он никому, в сущности не обязан, т.к. существование его в этом мире порождено цепью случайностей. "В этой Вселенной, само возникновение которой было, по-видимому, неожиданным, трудно представить себе длинную цепь событий, в которой каждое звено вытекает из предыдущего" (Г.С.Померанц История в сослагательном наклонении // Вопр. философии. 1990, №11). Юность всегда ближе к примитивной математике и логике, все упрощая и все подгоняя исключительно под себя. "Однозначность ответа - функция логически корректных операций с однозначными (т.е. банальными) предметами мысли. Чем банальнее, тем точнее. Психика же человека и людей вообще предсказаний не слушается, он может отбросить даже богатство в силу каких-то своих внутренних не банальных соображений" (см. там же). Прожитые годы отбрасывают юношеский пыл, человек уже не стремится бороться, он хочет устроиться в жизни, получить работу, накопить материальные богатства, жениться, наконец. Общество заглатывает его, ибо одиночка внешне никогда не сможет противостоять целому, законченному, возможно даже идеальному в своей гибкости механизму государства. Вспомните судьбы активистов весны 1968г.: Кон-Бендит стал социологом, буржуазным "зеленым", Жейсмар - преподаватель физики в университете, Жюли - глава газеты "Либерасьон", Соважо - преподаватель истории искусства и сотрудник крупнейшей буржуазной газеты "Ле Монд". Система сломила их, а жизненный опыт подсказал другой путь - путь разрешенной борьбы, путь дозволенного протеста, направленного не на уничтожение существующего порядка, а на его медленное, постепенное развитие в сторону более незаметного порабощения населения, при условии, конечно, процветающего существования. Борцы весны 1968г. настаивали на автономии человека, но при условии сохранения прежнего уровня благосостояния. В конце концов, побунтовали и хватит, Париж всегда гордился своими революционными отпры-сками, а посему надо было поддержать славные традиции Робеспьера, Дантона, коммунаров, Гавроша… Вот и продолжили, да только сделать ничего не смогли, да и хотели ли? Что скрывалось за громкими лозунгами: " Запрещено запрещать!", "Вся власть воображению!", "Будьте реалистами - требуйте невозможного!"? Прежде всего - желание осуществить бунт здесь и сейчас и… ничего более! Антисистемные выступления вылились в фразу: "власть валялась под ногами, но никто не хотел ее брать, она никому не была нужна". Ерунда, власть всегда нужна! По крайней мере всегда найдутся те, кто сумеет ею воспользоваться. Сама стабильная система порождает тех, кто способен обеспечить ее стабильность, она - самовоспроизводящаяся. Истинный анархизм должен разрушать (!!!) власть, а не смотреть как она "валяется под ногами". Власть никуда не денется, пока ее не разрушишь, а ведь каждый день наш пропитан влиянием властных структур. Как быть? Что делать? Есть ли ответ? Слишком много вопросов и любой ответ на них будет либо неверен, либо поверхностен.
Современный анархизм зиждется на романтике, если хотите - на консерватизме. Когда было хорошо? Конечно до революции, во время нее! Тогда были крутые парни, тогда шли экспроприации у проклятых буржуев, тогда гремели взрывы. А сейчас все не то, людишки ли мельчают, разочарование ли растет, непонятно. На нас давит опыт столетия, опыт многочисленных идей и столь же многочисленных поражений. Смотреть в прошлое, значит глубже осознавать историю совре-менности, но разве прошлое есть настоящее? "Назад к Нечаеву!" - звучит одна из статей "Черной звезды". К какому Нечаеву? Куда? Зачем? Если уж взгляды Маркузе устарели, то взгляды Нечаева и его современника - Бакунина, тем более!
Странно глядеть на людей, верящих в идеологию и считающих себя реалистами. Они убеждают нас в своей реалистичности, направляя на лучшее, правильное, открывая нам глаза на наши ошибки, но ведь ошибки есть истинная реалия. Современность - настоящая реалия и одновременно - повторение прошлого. Круги, спирали, прямые, вдруг возвращающиеся в одну точку - все это истинная картина происходящего и они же - иллюзия, ошибочное мнение одного един-ственного человека о происходящем. Говорю именно о здесь, сегодня, сейчас и хочу быть понятым, потому что пишу отнюдь не для себя.
Люди, воспевающие строй нынешний - трехцветный, проклинающие строй старый - красный, приводящие многочисленные примеры зверств красноты, красноты идейной, кровавой, они забыли, что современный мир состоит из прежних людей ослепленных идеями.
Анархия же должна быть не идеологией. Если хотите, именуйте все, что мною сказано анархо-индивидуализмом, но это не так. Анархия никогда не может быть систематически изложена, ибо она есть хаос, не признающий рамок. Мы можем читать о ней, писать о ней, размышлять о ней, но полностью познать ее… Никогда! Она лишь плод нашего воображения, который пытается прорваться наружу.
Идея свободы в безвластии есть свобода настоящая, но невозможная, цель, к которой, как кажется, нужно стремиться. Абсурдность ситуации является таковой лишь на первый взгляд. Иное же - оправдание опытом. Человек доживет жизнь и исчезнет. По странным обстоятельствам в него заложена идея справедливости и свободы, он пытается ее воплотить в конкретную форму, борется, страдает, уходит в себя, но никогда не побеждает! По крайней мере - окончательно. Единственное, чего он может добиться, это согласия с самим собой, осознания для себя правоты, ненужной более никому, ибо у других набор качеств, обстоятельств, необходимых для мнимой свободы, иной, чем у данного Я. Суще-ствует только схожесть мнений, порой - мнимая, кто-то переделывает чужие фразы, подгоняет их под себя, отбрасывает ненужные и плюсует нужные, так рождается конкретный, единственно ценный для нас человек, уже вполне подверженный влиянию био- и техносферы. Только он может продуцировать и удовлетворять в себе и для себя идею анархии или абсолютной свободы, отрицая власть, структуры, системы, и, наконец, остальных людей. Если идти по принципу анархии до конца, то, согласитесь, нужно отвергнуть власть других людей над конкретным индивидом, абсолютным Я. Но тогда надо отвергнуть любовь как привязанность, друзей как посторонний элемент, стесняющий тебя, подвергающий критике, ибо ты - Абсолют. В конечном счете прекратятся всяческие побудительные мотивы для творчества, а затем и самого бытия. Но так только кажется, ибо вульгарная критика такого рода эгоизма есть всего лишь вульгарная критика, ничего более. Человек ценен лишь в себе, он никому не нужен, но ведь и не обязан! Надо понять одно - каждый живет исключительно своей жизнью, все остальное - побочно и является приложением к основному Я. Анархия полная возможна только внутри Я. Только через призму Я, она может пройти в мир и заняться его разложением и уничтожением. Объединение индиви-дов для этой борьбы временно, но ради очищающего разрушения они готовы соединиться. Другое дело, что люди в большинстве своем убиты идеологией, а поэтому собираются только изменять, а не разрушать, а значит в глубине души провозглашая, сохраняя свою связь с системой, свою неразрывность с ней, отрицание ее истинного изменения, преображения, а следовательно - отрицание полной анархии, т.к. их моральный облик не позволяет разрушать, не надеясь на созидание.
Поэтому я вынужден повторить вопрос начала главы: что для нас анархизм? И теперь мы можем сказать: анархизм - это субъективная, аморфная, лишь частично воспринимаемая идея свободы, безвластия, отрицания всего и вся (что касается подчинения личности), в идеале приводящая в Ничто через самотворчество личности.
3. Носители анархической мысли.
Носителем анархической мысли может стать любой, т.к. мыслить никому не запретишь. Однако, для этого существуют определенные условия. Прежде всего, и это не декларация, а истинное положение дел, человек, занимающийся философским познанием должен быть обязательно освобожден от тяжелого, рутинного физического труда, а следовательно, большинство мыслителей относятся к слоям элитарным (вспомните князя П.Кропоткина), либо получают необходимое высшее образование (почти все теоретики как анархизма, так и "но-вой левой" обучались в институтах и университетах). Следовательно, носителем теоретической анархической мысли может стать интеллигенция или распропагандированный, впавший в ложные для своего класса (сословия) иллюзии аристократ, человек богемного склада.
Эта элитарность интеллигентов породила в свое время много споров, которые, впрочем, актуальны по сей день. Например, А.Вольский (Махайский) выступил с резкой критикой интеллигенции, породив т.н. "махаевщину", где интеллигенция воспринималась как барство, далекое от народа. В своей работе "Умственный рабочий" А.Вольский пишет: "Каждое поколение интеллигенции поглощает во время своего воспитания известную сумму национальной прибавочной стоимости… Они по логике строя грабежа приобретают право и далее взимать, под видом платы за воспитание , неоплаченный продукт чужого труда, труда пролетария. И все это плата за их индивидуальные способности! Присвоенную под видом вознаграждения за труд "высшего качества" прибавочную стоимость буржуазное общество передает своему потомству, и величайшее богатство человечества - знания, наука - делается наследственной монополией привилегированного меньшинства".
Вольский, таким образом, выступает не анархистом, а буржуазным критиком, т.к. на сегодняшний день количество людей, получающих высшее образование заметно выросло по сравнению с нач.20в., а государство не только не разрушилось, но и укрепилось. Причем в условиях системности бытия, только интеллигент обладает набором качеств, подвигающих его на размышления, а через них - на отрицание строя или покорение ему. Между прочим, сам Вольский был студентом, а следовательно приобретал знания, доступные лишь интеллигенции.
Примерно с тех же позиций выступает П.Аршинов, рабочий, участник махновского движения. Он пишет: "Несмотря на то, что во всех крупных революциях главною силой были рабочие и крестьяне, приносившие неисчислимые жертвы во имя торжества их, - руководителями, идеологами и организаторами форм и целей революции неизменно бывали не рабочие и крестьяне, а сторонний, чуждый им элемент. Благодаря своим классовым особенностям он в отношении отмирающего политического режима занимал революционную позицию, легко становился вождем порабощенного труда, вождем революционных движений масс. Но, организуя революцию, ведя ее под флагом кровных интересов рабочих и крестьян, этот элемент всегда преследовал свои узкогрупповые или сословные интересы и всю революцию стремился использовать в целях утверждения своего господского положения в стране". И еще: "Интеллигенцию обыкновенно хвалили, называя носительницей высших человеческих идеалов, поборницей вечной правды. Реже ее бранили. Но все, написанное о ней, - и хорошее и худое, - имеет один существенный недостаток: тот именно, что они сама себя определяла, сама себя хвалила или бранила. Она всегда пользовалась привилегированным социальным положением. Живя в привилегиях, интеллигенция стала привилегированной не только социально, но и психологически. Все ее духовные устремления, - то, что называется "об-щественным идеалом", - неизбежно несут в себе дух сословных привилегий".
Однако, так ли революционен крестьянин, вся психология справедливости которого ранее умещалась в следующую фразу: "вот разбогатею, да найму работничков", т.е. его беспокоила не социальная справедливость, а личная нажива. Рабочий же класс и во время революции, и на данном этапе не анархичен, т.к. 1. не образован и 2. он - часть капиталистической системы, взращенный ею, т.е. воспитанный в определенных рамках, где базисные психологические установки не подлежат критике, т.к. составляют у рабочего естественный порядок вещей. Рабочий не может бороться с капсистемой и любое волнение пролетариата закономерно, даже объективно необходимо капобществу, чтобы не стагнировать. Все волнения, революции пошли на пользу капиталистической системе в целом, т.к. сделали ее гибкой, живучей, вросшей в сознание обывателя, для которого слова "порядок", "стабильность" звучат пением райских птиц, а революция смеху подобна.
Самокритика же интеллигенции подобна самобичеванию, да она таковым и является, т.к. самоистязание (в духовном смысле) есть результат депрессивного сознания, а постоянный напряженный умственный труд как раз и порождает де-прессию, фрустрацию.
Интеллигенты, которые симпатизируют идее свободы, в анархическом ее смысле, продуцируют из себя схемы развития, т.е. пытаются приспособить свои виртуальные мечты в подобие логической цепочки изложенной на бумаге, и здесь они терпят неизменное поражение, ибо философ, пишущий о будущем и пытающийся найти путь к претворению желаемого в жизнь, никогда не сравнится в реалистичности с философом (или, например, экономистом), стоящим на службе у системы и работающим над настоящим, осмысливая реально существующие тенденции, стараясь подсказать системе, как действовать дальше (среди них: Кейнс, Хайек и др.). Выводы же философов-анархистов хороши только в критической части. Да, они верно вскрывают нарывы общества, да они ищут, пытаются, но поиск не есть результат. Вдобавок многие ранние анархисты выступали вообще с буржуазных позиций (этому стоит посвятить целую книгу), провозглашая дорогой в безвластие многие тенденции, проявившиеся сейчас и ведущие к укреплению Тотальной Подчиненности и даже знаменитое отрицание государства сейчас уже в большой степени устаревшее требование, т.к. капиталистические транснациональные корпорации уже подминают под себя государственные структуры. Что же касается освободительных, анархических тенденций, воспеваемых ранними анархистами и социалистами, то, например, автономные общественные структуры, сеть местного самоуправления существуют в стране "победившей демократии" США, там что, спрашивается, социализм, анархия? А как вы поглядите на воспевание все той же Америки М. Бакуниным в работе "Федерализм, социализм и антитеологизм": "И все же они (Штаты Юга) в последнее время вызвали осуждение защитников свободы и человечности во всем мире и своей несправедливой и святотатственной войной против республиканских Штатов Севера чуть было не разрушили и не уничтожили самую прекрасную политическую организацию из всех, когда-либо существовавших в истории".(!!!) Как мы видим, Бакунин витал в либеральных иллюзиях по поводу нынешней Системы Угнетения.
Именно в интеллигенции силен Танатос, Инстинкт смерти, ибо в депрессии своей они уничтожают инстинкт самосохранения, что является необходимым условием для попытки осмысления антисистемы как идеала анархии, т.к. нет ничего проще соскользнуть на этом пути в объятия безумия. Но тут мы подходим к другой проблеме: какая же именно интеллигенция способна к восприятию действительной анархии. Обращаясь к историческому опыту видим следующий факт: П.Кропоткин - учился на физико-математическом факультете, А.Боровой - экономист, Лев Черный (П.Д.Турчанинов) - учился на медицинском факультете… Однако, интеллигенты-естественники в своей основной массе меньше всего способны понять анархию, но в силу их склонности к точности, они в состоянии четко изложить свои позиции в системном виде. Гуманитарии же более аморфны, но из них выходят философы, а следовательно люди, наиболее адекватно пытающиеся показать ход своих мыслей, готовые идти на борьбу (правда лишь потенциально). Они связаны с наиболее ярким воплощением носителей протестного сознания - творческой интеллигенцией, художниками, музыкантами неформального, альтернативного типа, а также с вообще недовольными жизнью индивидами, пытающимися понять устройство мира с позиции неприятия насилия над лично-стью.
Однако, вся проблема заключается в том, что ни один из носителей анархического сознания не был самосоздан. Нет "девственно чистых" анархистов, антисистемников, есть люди способные противостоять, но потенциальная способность еще не означает, во-первых, протест, нонконформизм, а во-вторых, даже если протест и существует, он порожден самой системой, которая давит на личность, заставляя ее ненавидеть или подчиняться, исходя исключительно из собственных соображений, видя в системе обидчика в конкретной сфере деятель-ности: от угнетения масс до обвинения строя в неудовлетворенности личных сексуальных потребностей. Причин анархического сознания можно назвать множество, но при этом над исходить из их ограниченности, т.к. они всегда связаны с индивидом.
Прежде всего у потенциального носителя анархомысли вызывает недовольство его физеологические недостатки, в которых, как ему кажется, как ему потом внушают, виновата система. Истощение нервной системы, перманентная де-прессия - все это факторы, влияющие на зарождение протеста. Однако для современного бунтаря нужны идеи, сам принцип идейности, под которым он скрывает личную неудовлетворенность. Жилищная проблема, деньги, недостаток общения и т.д. и т.п., накладываются на безрадостную картину существования. Настоящая жизнь теперь понимается как благосостояние, безбедное существование, а не просто продолжающиеся, тянущиеся дни, возникает стремление к этой жизни, но в современных условиях нельзя жить безбедно, не принимая правил, не становясь песчинкой в бетонном фундаменте государства и общества.
Но наряду с этим, контакт с системой - важнейший побудительный мотив протеста и он же залог невыхода из нее. Скажем, я вовсе не уверен, что люди, критикующие телевидение даже с левых позиций (в смысле его отупляющего действия) не смотрят его. Еще как смотрят! А те, кто говорит об извращенном сознании людей, прежде всего говорит о себе, ведь не подходил же он, не спрашивал их, о чем они думают. Нет! Он смотрит в себя, выискивает через призму депрессии свои вожделения, пытается приписать их всем остальным, занимаясь самоанализом и ни чем более (см., например, статью "Извращенная нормальность"// Утопия, №2, зима 1998/99).
Потом бунт из этих, кажущихся ненормальными вследствии влияния системы, тщательно замаскированных причин возникает некое учение. Люди находят подобных себе, пребывающих в похожем положении, и начинают самоутверждаться. Каким образом? Через выработку общих взглядов, направленных вовне. Т.е., хотелось бы подчеркнуть, если ранее индивид смотрел только в себя, то теперь но пытается опровергнуть свой природный эгоизм мыслями о благе и счастье масс, на которых ему в конечном счете наплевать. Разве хочет он счастья убийце, менту, фашисту? Вовсе нет. Он, пусть даже с болью в сердце, проходит мимо нищих, порой равнодушно смотрит на живые страдания, для него ценна уже идея, прикрывающая эгоизм. Он хочет блага целому, строит планы, орет на митингах, молчит, когда видит избиение. Даже духовно анархист-интеллектуал готов отступать, в целях, так сказать, подготовки к дальнейшему наступлению, которое все почему-то не происходит. Ему хочется взяться за какое-нибудь дело, чтобы не сидеть сложа руки, потому что мозг стремиться протестовать, бунтовать, разрушать, но организовываясь, вступая в контакт с системой, с государством, он тут же сходит на нет, буквально физически ощущая свое бессилие.
А значит, вопрос не в том, как преобразовать систему, а как ее разрушить, как в бессилии своем ударить по ней как можно больнее, рвануть разноцветным пламенем и уподобиться Герострату! Вот истинная цель анархиста-реалиста. Но-ситель анархической идеи способен ударить (хочется в это верить), но нравственно, через себя, он ощущает силу протеста только в себе. Другое дело, когда он в толпе, тут вступает в силу закон масс, тот же закон системы, когда выступая с мегафоном на глазах у сотен, тысяч, ощущаешь собственную значи-мость, испытываешь эйфорию самоутверждения.
Возвратимся к опыту весны 1968г. Карликовое "Движение 22 марта" сразу же впитало в себя группы "Черное и красное", "Революционная коммунистическая молодежь" и др., повинуясь именно эйфории, адреналиновому буму в крови, ведь они считали себя хозяевами положения, но вступая в борьбу с системой совместно с системниками они изначально потерпели поражение. В них было много спеси, много слов, много веселого настроения, революционного угара, бесшабашности, но за этим скрывались лишь общие фразы. Они не стремились к перманентному разрушению системы, им хотелось побунтовать и разойтись. В этом основной порок анархического действия - неумение дойти до конца, отрицание взрыва общества и самопожертвования, ведь именно к этому ведет логика анархического сознания. Великий Отказ порождает столь же великую Жертву. При разрушении конкретной системы на местах всякий дестроер должен быть готов умереть в борьбе с системой и ее остатками, подавив в себе Инстинкт Жизни и разбудив Танатос. Повсеместная аннигиляция общества вряд ли возможна, поэтому, хотя анархист питает надежду на спасение, он должен быть готов ко всему. Реальная анархия, если она не победит во всем мире, либо падет под ударами внешних сил, либо переродится в новую систему, ведь людей-то не переделаешь. Впрочем, попробовать стоит, в этом-то и заключается "черный эксперимент".
Часть 2. Творчество и эпатаж.
4. Взгляд иной: субъект и творчество.
Прежде всего нам необходимо руководствоваться принципом: истина - это объективная реальность, человек - это субъективная реальность. Каждому человеку всегда ближе субъективное мышление и он никогда не выходит за рамки субъективного, однако, высшим этапом развития мышления на данный момент является попытка объективного понимания мира, при этом закономерно возникает объективный субъективизм, т.е. каждый человек имеет набор известных ему, хорошо усвоенных фактов, ежедневно используемых "постоянной памятью" и именно из них складывая свое "объективное мнение". У историка оно одно, у экономиста - другое и т.д. в связи со спецификой информации, которую они ежедневно получают и которая является их повседневной мыслью.
Тем не менее, несмотря на такой субъективизм и ограниченность мировосприятия, именно контакт с объективно реальностью рождает закон постоянного развития. Сознание, которое уже осознало факт бессмысленности попыток абсолютного познания, либо продолжает развиваться, несмотря на личный пессимизм, либо становится сторонним наблюдателем, стагнируясь, а значит ему следует отказать в дальнейшем творчестве, т.е. участии в объективной реальности. Подобное сознание, работая исключительно на уже набранном материале, начинает само по себе отрицать акт творчества, т.е. основополагающий, стратегический акт объективной реальности, а значит уже не может понять, даже приблизительно, саму реальность.
Следовательно, рождается проблема выхода из этого кризисного положения. Однако, компромисс, как попытка выхода из подобной стагнирующей ситуации является тупиковым путем. Человек, через компромисс старающийся жить в мире с самим собой и с окружением, начинает воспринимать иные точки зрения, подгоняя под них свое мнение. Подобное миролюбивое восприятие загоняет человека в болото самогниения, саморазложения, ибо хотя он и может при этом творить, имея какие-то профессиональные данные, но не может выходить за рамки, за определенные границы, которые ставят перед ним его единомышленники и активные собеседники. Но именно компромиссное творчество преобладает в жизни людского интеллектуального сообщества. Оно отличается как раз рамками, замкнутостью в себе ( профессионализмом), познает только четко выверенный мизер объективной реальности. И для анархического сознания возникает настоящая этапная задача: разрушение границ компромиссного творчества, выход из схоластики Творчество и познание должны стать самоцелью, а не способом достижения неких материальных благ. Это творчество следует называть, в отличии от компромиссного, конфликтным. Оно объективно служит антистагнации познания и творчества. Не отказываясь от собственной точки зрения они порождают протест со стороны других индивидов, а спор приводит к развитию, к творчеству, причем не обязательно это творчество будет связано с тем, что на данный момент утверждается данным конфликтно познающим индивидом, оно даже может вызвать у него новый протест, порождая в свою очередь новый акт творчества. Возникает целая цепь страдающего творчества, готовая вырвать других личностей из затхлых вод постоянства.
Объективно развивая мир и творя, они субъективно не представляют собой столп творения, ибо взаимодействуют со множеством противодействующих или содействующих факторов. А посему утверждение, что одна личность, пусть даже конфликтная, сумеет перевернуть мир, неверно. Для масштабного творчества нужна именно совокупность таких личностей, существующих, одновременно, независимо друг от друга, конфликтуя даже с себе подобными и соглашаясь с ними только в одном постулате - в приятии активного, конфликтного творчества для дальнейшего познания реальности.
Постепенно они будут соглашаться в разных вопросах (или расходиться окончательно), находя точки соприкосновения, тогда возникает новый компромиссный этап творчества. В этом проявляется диалектика и цикличность.
Возможно данная система связана с возрастными особенностями. Общеизвестно юношеское стремление мыслить конфликтно, причем это желание возникает спонтанно, а аргументация, приводимая в защиту своей точки зрения зачастую непонятна взрослому, не побуждает его на такие же действия. Компромиссное же творчество - результат зрелости, большей насыщенности фактурой, опытом, в которых тонет бунт, но возможно ограниченное творчество. Молодой бунтарь либо ломается под тяжестью системы, уходит в себя или совершает акт суицида, либо ставит перед собой какие-то ограниченные цели, окружает себя рамками (не обязательно сознательно), рано или поздно у него складывается шкала жизненных ценностей, иногда, впрочем, не схожих с ценностями общества как коллективной субъективной реальности. Выхода из рамок нет, их можно не замечать, а заметив либо смириться, что в случае сохранения бунтарской наклонности невозможно, либо декларативно отвергнуть, оставаясь все же в этом ограниченном пространстве. Как таковые рамки существуют всегда, просто индивид, не полностью развившийся, не знает об их существовании. Не стоит их бояться. Ограничения познания могут совпадать с физеологическими возможностями, с разрушением своими стереотипами чужих построений, в конце концов рамки для Человека Творящего - нечто аморфное и расплывчатое, и живя в согласии с самим собой можно считать "рамками" весь мир без каких-либо ограничений.
Самое опасное для конфликтно или даже компромиссно мыслящего человека - акт деградации. Подобный акт совершается тогда, когда индивид начинает сдавать свои позиции, сужать рамки творчества, познания под напором субъективности иных индивидов, как то: безоговорочное принятие той или иной точки зрения и, одновременно, канонизация ее, отвержение любого поползновения на нее, что, впрочем, у конфликтно мыслящей личности практически не происходит, ибо даже Ленин развивал различные положения Маркса в сторону большей эффективности; а также создание идола-вождя, устремление за лидером. Последняя ситуация воз-никает в двух взаимосвязанных случаях: 1. Человек находится на низшем уровне развития и, принимая ряд положений лидера (не всегда все), считает, что тот (лидер) знает лучше, глубже, пытается видеть в нем покровителя, защитника, инстинктивно стремясь встать под знамена справедливейшего и сильнейшего; 2. Вытекает из первого, но на качественно ином уровне, когда два высокообразованных человека, встречаясь, обнаруживает, что один из них теоретически подготовлен более мощно и тогда один, умнейший, автоматически становится почитаемым лидером, а второй - следящим за ходом мысли лидера. В принципе, в обоих случаях акт творчества может сохраняться, если следующий за лидером пытается достигнуть положения лидера, или если лидер не стагнирует, а саморазвивается, но как правило так не происходит как в случаях с тем же мар-ксизмом (СССР) или христианством ( религиозный фанатизм, при котором догмы, в силу их априорности и изначальной нематериальности нельзя опровергнуть). В то же время истовые марксисты и христиане, как следующие за лидером (Маркс, Ленин, Бог) сами старались творить, чтобы достигнуть уровня лидера. Отсюда ереси, расколы, партийные споры и т.п.. Их рамки заранее обусловлены и оговорены, изменяясь не качественно и не кардинально. В конце концов, приспосабливаясь к реальным условиям, они сами же опровергали себя. Маркс все воспринимал с позиции обитателя 2 пол.19в. и это не его вина, что он не мог в мельчайших деталях проникнуть в будущее или даже полностью разобраться в настоящем, ибо настоящее и будущее есть объективная реальность, а Маркс - субъект, но субъект творческий.
Таким образом, акт подчинения лидеру есть акт стагнации, за которым следует либо локальное развитие идей лидера, либо отрыв от лидера, что сделать весьма сложно, либо отупление, т.е. акт деградации.
Нельзя забывать, что человеку надо не только есть и спать, но и умственно развиваться, веселиться, а суровая аскеза возможна только на короткий период. Человек хочет не просто есть, но и есть как можно слаще, а если к этому добавляются работа, дом, блага, удовлетворение сексуальных потребностей, то деградация становится практически неизбежна. Попытки же придерживаться выстроенной схемы "счастья для всех", кажущейся уже нереальной, даже смешной, вообще теряют всякий смысл. Однако схематизации этой избежать не удастся при всем желании, т.е. если не будет творческой схематизации, отбрасывания некоторых аспектов субъективно- объективной реальности как неверных, мешающих, совершая акт насилия над собой и над иными индивидами, для которых эти отброшенные аспекты важны, творчество иссякнет, а творческая личность натолкнется на непреодолимую стену и этой стеной будет она сам. В то же время эта схематизация означает полный отказ от действительного познания объективной реальности, но если подумать, а зачем человеку объективная реальность? Что даст ему ее познание? Ничего! Значит, творчество гораздо важнее для нас, нежели сама цель.
Таким образом выяснено: Творчество - это потребность интеллекта к саморазвитию, к познанию объективной реальности. Но творчество субъективно, имеет свои ограничения в виде рамок. Творчество не вечно и может стагнировать и деградировать. Творчество бессмысленно в плане познания абсолютной истины, но оно необходимо для субъекта, его производящего, и для развития объективной реальности. Творчество предполагает высокий интеллект.
В принципе, все вышеперечисленное опасно для интеллекта и творчества в смысле разочарования, но через разочарование необходимо переступить, т.к. творчество - единственный способ разрушения затхлой реальности, называющей себя объективной, но на самом деле - сплошь субъективной и выдуманной.
5. Анархия и мораль.
После всего вышесказанного проблема соотнесения анархического мышления и морали представляется нам особенно важной, т.к. современное творчество, в том числе и революционное, зачастую выступает именно против бытового, повседневного, тусклого мировосприятия, одним из проявлений которого является мораль.
В нашем понимании (в контексте данного повествования) мораль есть выражение нравственного начала общества, стандартный набор общепринятых положений поведенческого характера, а также философская подоплека т.н. "нормального бытия". Морализаторство, таким образом, оказывается структурным конфликтом, механизмом, удерживающим саму систему в определенных рамках, не давая порядку пожрать самого себя.
Мораль как нравственность пытается сопротивляться произволу властей и последствиям, созданным этим произволом. Обыватель с достаточным уровнем образованности получает извне, от самой системы некоторые общие установки: нельзя убивать, нельзя воровать, нельзя прелюбодействовать и т.п., которые удерживают его в границах стабильности.
Мораль стыдлива и прежде всего, на обыденном уровне, отвергает половые извращения, будь то садизм, гомосексуализм, лесбийская любовь и т.д. Мораль подавляет в человеке его сексуальные влечения, приводя к неврозам, замкнутости, или агрессии. Но она же удерживает человека от т.н. антисоциального поведения, создавая в нем самом непреодолимый барьер против "звериных инстинктов". Человек начинает гнить изнутри, наполняя своим существованием общество, которое в свою очередь становится таким же гнилым. Обычные же пути подавления агрессии приводят к еще более губительным побочным эффектам. Например, разрешение порнографии в ряде стран вызвало превращение многих обывателей буквально в идиотов, пускающих слюни при виде голой красотки, и общество, снявшее сексуальное и социальное напряжение таким способом продолжает гнить, но уже с другой стороны.
Мораль, как составляющая человеческого бытия, постоянно борется сама с собой. (Вообще, борьба системы и ее составляющих внутри себя есть гарантия ее стабильности, т.к. люди, увязнув в придуманной борьбе повседневности, отвле-каются от осознания того, что в сущности именно система сталкивает их лбами, заставляя бороться, тратя драгоценную жизнь в никуда, ползая в общем муравейнике, занимаясь мелким трудов, возней, не в силах взглянуть на солнце). В данном, вышеприведенном случае, борьба проявляется в отрицании моралью порнографии, но, одновременно, в приятии ее как бы исподволь, предаваясь преступному, с точки зрения самое себя, удовольствию. Круг замкнулся! И человек, попавший в этот порочный круг морали, принявший ее установки, положения, уже никогда не найдет выхода, упираясь в стену базовых понятий.
Помимо ограничений морали, связанных с половой сферой, существуют барьеры касающиеся властной структуры, отчего многие не могут помыслить жизнь без государства и власти, пугаясь неопределенности. Вспомните те же "кесарю - кесарево", не воруй, не убей, т.е. не покушайся на устоявшееся положение дел. Государство, носители власти для морали священны, но священны как идея; одновременно мораль борется с ними, пробуксовывая опять же сама в себе. Посмотрите на труды Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Льва Толстого… Они - многочисленная армия морализаторов на службе системы, которую критикуют, но прожить без которой не могут, для них антисистемное существование - смерть. Не лишенные таланта, они критикуют отдельные элементы системы, сами проживая, как им кажется, по другую сторону баррикад, не замечая, что они сами - столпы системы и борются сами с собой. Их бытие и бытие человека вообще, порождают систему, а мораль есть тот же ложный противовес государству и его порокам, который позволяет сохранить систему стабильной. Гениальное и ставшее уже банальным сравнение жизни с театром кукол становится сейчас донельзя актуальным. Оно тем более правдоподобно, что протестное сознание ощущает это постоянное управление. Отстраняясь от повседневных забот индивид видит, как копошатся вокруг него точно такие же, как сходятся в бесплодных сражениях армии ученых, писателей, политиков, забрасывающих самих себя нечистотами, грязью, шагающих на одном месте, но полагающих, что прорвались далеко вперед.
Однако, протестное сознание, ощутив данную ситуацию, начинает инстинктивно искать выход и зачастую приходит к ложному выводу: чтобы спастись, нужно найти островок незыблемости, ту часть морали, где можно укрыться как в скорлупе. Для кого-то это любовь, для кого-то - полная отдача сил работе, для кого-то что-то еще, но в целом происходит уход в систему и воспевание теории мелкого счастья, неприемлимой для депрессивного анархического сознания. Поэтому ищущее протестное сознание еще не есть анархомысль. Последняя возникает только тогда, когда индивид начинает видеть широкую несправедливость постоянно и постоянно же изъявлять желание бороться с ней путем уничтожения государства, насилия и системы в целом, в следствии чего обычно происходит поиск и нахождение единомышленников (см. выше). При этом поиск и постоянное переосмысление канонов, их перепроверка, должны стать ежедневной практикой, а критический Разум - расцветом личности как таковой. Теория же мелкого счастья убивает критический Разум, превращая критически мыслящую личность в счастливого барана, обнаружившего радость во вкусном пойле.
Уметь ценить мелкую радость неплохо, но, как правило, это приводит к признанию именно мелкого счастья, мелкой справедливости, мелкого бытия, т.е. безоговорочное признание себя винтиком. Анархическое же сознание полностью отрицает возможность существования человека в качестве винтика, части механизма государства и современного общества. Анархоличность сама по себе - механизм, совершенно автономная структура, в идеале не подверженная воздействия извне. Другое дело, что это влияние существует и будет существовать еще неопределенно долгое время. Перепроверка же всего и вся ценна только для каждой конкретной личности, при этом субъект должен изначально отвергнуть мораль.
Таким образом, встает еще одна важная проблема: как в глазах обывателя, с точки зрения морали и нравственности, выглядит анархист.
Никто никогда не назовет Эрнеста Хемингуэя обывателем, но он верно передал облик анархиста, отпечатавшийся в морализирующем сознании:
"Двое пьяных валялись на земле посреди площади и по очереди прикладывались к бутылке, передавая ее друг другу. Один после каждого глотка орал как сумасшедший: "Viva la Anarquia!" ("Да здравствует анархия" (исп.)). Вокруг шеи у него был повязан красный с черным платок. Другой орал: "Viva la Libertad!" ("Да здравствует свобода!" (исп.)), дрыгал ногами в воздухе и опять орал: "Viva la Libertad!" У него тоже был красный с черным платок, и он размахивал этим платком и бутылкой, которую держал в другой руке.
Один крестьянин вышел из шеренги, остановился в тени, посмотрел на них с отвращением и сказал:
- Уж лучше бы кричали: "Да здравствует пьянство!" Больше ведь они ни во что не верят.
Тут один из пьяниц встал, сжал кулаки, поднял их над головой и заорал: "Да здравствует анархия и свобода, таки так вашу Республику!"
Другой, все еще валяясь в пыли, схватил горлана за ногу, и тот упал на него, и они несколько раз перекатились один через другого, а потом сели, и тот, который свалил своего дружка, обнял теперь его за шею, протянул ему бутылку, поцеловал его красный с черным платок и оба выпили!" (Э.Хемингуэй "По ком звонит колокол". - Воронеж, 1987. - С.124-125.).
Известно, что и П.Кропоткин, посетив в 1917г. штаб-квартиру анархистов, пришел в ужас, увидев, что под знаменами анархии собрались преступники и деклассированный элемент.
Поэтому, с точки зрения общественной морали, анархия внешняя, распространенная в массах, оказалась дискредитирована. Современные анархисты вызывают у населения в лучшем случае безразличие и осуждение, в худшем - смех, ведь с точки зрения морали и обывательской психологии, анархист выступает против стабильности, но, зачастую, непонятным для публики спосо-бом, а именно - эпатажем, порой откровенной несерьезностью (оранжевые акции). У обыкновенного же человека всегда есть комплекс серьезно настроенному индивиду. За этим стоят определенные символы, укрепляющие авторитет серьезного человека; чаще всего таким символом становится профессионализм. Мы практически безоговорочно доверяем врачу, т.к. за ним стоит, по нашему мнению, определенное знание; врач - профессионал своего дела, он серьезен, деловит, его слова касательно нашего здоровья звучат весомо и мы готовы поверить, что у нас гастрит, шизофрения, внутреннее кровоизлияние и т.п. Также происходит и с политиками. Мы можем их ругать, хвалить, относиться к ним безразлично, но подсознательно мы уверены (если только не задумываемся над противоположным) они - профессионалы.
Действительно, им удалось пройти через систему, приобрести некоторые специфические навыки, но политики такие же люди как и мы. Они не обладают какими-то особыми, а тем более выдающимися качествами, просто СМИ активно внушают нам эту уверенность, указывая на них как на нечто значительное, могущественное.
Анархист же мал, его не показывают по телевизору, его эпатаж шокирует, но вызывает отвращение. Конечно, кромсание ножом булки, топтание ее ногами у всех на глазах есть действие протестное, но у обывателя оно вызывает только одно чувство - надрать мальцу уши, а еще лучше - дать в глаз. Даже отчаянные эпатирующие действия сторонников столь нелюбимой нами НБП не вызывают у СМИ никакой реакции (разве что изредка).
Получается, что эпатирующий анархист эпатирует только самого себя и своих товарищей по, так сказать, борьбе. Но полноте, нельзя эпатировать того, кто считает твое действие протестным и понимает его суть. Отвращение же никогда не приведет к пониманию. Оно может образовать протестное сознание, но этот протест, как ни парадоксально, будет направлен на защиту системы, на защиту существующей морали.
Поэтому контркультуру, к которой и принадлежит современный носитель анархомысли, называют гниением общества, она вызывает чувство гадливости, а государственные структуры заняты тем, что ищут пути не удовлетворения молодежных потребностей в справедливости и свободе, а чем бы занять придурков, мечтающих о невозможном, но живущих на родительские денежки (тут же всплывает в памяти 1968г.).
Мы так часто упоминаем 1968г. не случайно. Молодежная революция, как ее называют леваки, является единственным ярким воплощением анархического контркультурного бунта (сюда же относится молодежное движение 1968-1969гг. во всей Западной Европе и США). Вот и в данной главе можно привести пример, напрямую связанный с этими событиями. Как известно, Красная весна собирала несколько четырехсоттысячных демонстраций, но это было слишком давно. Со-отношение же с моральными основами строя нынешнего таково: гошистские идеи не пользуются популярностью, зато столь же многочисленную демонстрацию собирает движение, выступающее против закона, легализующего т.н. "извращенные браки" ( "голубые", "розовые" и т.п.), т.е. моральный облик современных парижан налицо; также налицо и их отношение к эпатирующему поведению гомосексуалистов, лесбиянок, трансвеститов, которые одним своим существованием вызывают раздражение обывателя.
Анархическое мышление и мораль несовместимы, хотя каждый из нас подвержен ее воздействию. Тем не менее, анархист духа должен искать ответ на запросы внешнего мира в себе. Подсказки идущие извне, зачастую ложные, ломающие индивидуальность, склоняющие к правильному существованию. Однако, если читатель до сих пор не понял, я не призываю его стать "голубым" для того чтобы шокировать публику своим аморальным поведением. Эпатаж придуман давно, а значит, даже если он и выполнял прогрессивную функцию, то теперь он осмыслен системой, которая к нему теперь вполне приспособилась. С другой стороны, я не призываю стать деклассированным элементом в современном понимании этого слова, т.к. алкоголик, убийца, наркоман вроде бы поправшие логику морали, на самом деле являются порождением системы, ее гнилью, отбросами, их надо лечить, а не расхваливать как революционный элемент. Человек должен прежде всего понимать анархию, а не убивать невинных. Наш анархист не кристально чистый ангел, но человек думающий, критикующий, осуждающий, действительно Мыслящий, Творящий.
Часть 3. Паника.
6. Анархия и нигилизм.
Нигилизм, зародившийся в 60-х гг. 19в. и разошедшийся мощной волной по университетским аудиториям, стал важнейшим показателем общих настроений в радикальной среде того времени. Через нигилизм человек научился творить, переосмыслять, протестовать, выступать с перепроверяющими концепциями и действиями в качестве гаранта свободы от догматизма обыденности.
Его тогдашний идеолог - Писарев прямо требовал, чтобы юношеству было предоставлено право публично говорить, писать, печатать и "встряхивать своим самородным скептицизмом те залежавшиеся вещи, ту обветшалую рухлядь", которые называют "общими авторитетами". "Вот заключительное слово нашего юного лагеря, - писал Писарев, - что можно разбить, то и нужно разбить: что выдержит удар, то годится; что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть".
Таким образом, нигилизм явился тем самым показателем самородного бунта, который мы можем наблюдать и в наше время, только скрытый под маской новой идеологии. В принципе, панковский destroy берет начало именно в тех психологических механизмах, что породили нигилизм века 19-го. Впрочем, не только панки унаследовали идею разрушения, а точнее они унаследовали от нигилизма только ее; на самом же деле нигилизм всегда представлял собой разру-шение с целью переосмысления ценностей, уничтожения канонов и общей морали через действия мысли и тела. Любой современный левак, особенно анархист не обремененный познаниями в области теории может смело относить себя к нигилистам, потому как настоящем анархистом он ни в коем случае не является, а все призывы отринуть теорию есть проявление лени и нигилистического нетерпения. Что же касается писаревского нигилизма, то он (Писарев), в силу временной специфики и наступления материализма, настаивал на необходимости внедрения сугубо утилитарного знания, считая народ темным царством, а университеты - источником того самого "луча света".
Нигилизм же в нашем понимании есть скорее идеалистическое учение, являющееся основой бунтарского сознания и связанного не с утилитарным рационализмом Писарева, а с иррационализмом и индивидуализмом.
А.Камю определял нигилизм как борьбу индивида против бога. К крупнейшим философам-нигилистам он относит Ф.Ницше. "Нигилизм, - пишет Камю, - это не отсутствие веры вообще, а неверие в то, что есть". Здесь он выступает от лица Ницше, однако, считая последнего нигилистом, Камю формирует через него свое определение нигилизма, добавляя: "Свободный разум уничтожит эти (высшие) ценности, разоблачит иллюзии, их питающие, компромисс, которого они требуют и преступление, которое они совершают, не давая разуму выполнять свое предназначение - преобразовывать пассивный нигилизм в активный." (А.Камю "Бунтарь".-Мн., 1998.-С.225).
Нигилизм у Камю прочно связан с метафизическим бунтом, т.е. протестом против бога, поэтому он предостерегает: "Ненависть к Творцу может перерасти в ненависть к его творению или в беззаветную вызывающую любовь к реальному миру. Однако в обоих случаях бунт приводит к убийству, после чего более не имеет права именоваться бунтом. К нигилизму ведет два пути и оба они наполнены ненасытной жаждой абсолюта". (там же.-С.264-265). Сам Камю считает нигилизм точкой отрыва от творящего бунта, а следовательно - осуждает его, полагая, что нигилизм есть беспринципность действующая совместно с волей к власти. Камю говорит, что раз бог умер (по мнению нигилистов-бунтарей), то "остались люди и сама история, которую можно осознавать и творить. Творить ее возможно любыми средствами, - добавляет нигилизм, лишающий бунт силы творчества."(!) (там же.-С.267).
И все же, осуждая нигилизм, Камю заканчивает своего "Бунтаря" фразой чисто нигилистической: "В этот час рождения нового человека нам необходимо порвать (!) с нашей эпохой и со всей ее инфантильной исступленностью" (там же.-С.537).
Мы видим теперь с должной наглядностью, что Писарев и Камю обозначили два пути развития нигилизма: утилитарный и духовно-идеалистический. Общее в них - идея разрушения в целях созидания или перерождения. Однако писаревский нигилизм, будучи явлением исключительно российским и во многом не природным, а надуманным, постепенно сошел на нет, т.к. оказался чрезвычайно материалистичен и был сокрушен своим более вдумчивым соперником - марксизмом, в котором на первый план ставится все же идея созидания, а не разрушения. Но нигилизм этот оставил нам ценнейшую идею - идею пересмотра, сомнения.
Если же говорить о нигилизме более современном, то обратим взоры на Китай времен культурной революции. В качестве яркого примера приведем известное движение хунвейбинов. Маоисты по сути, они питались именно нигилистическими теориями разрушения, спонтанно возникшими в условиях уничтожения старого строя. Вот их лозунги: "Мы не будем с вами деликатничать: вы все провоняли, от вас осталась одна гниль. Мы презираем вас, будем бить, крушить!" или "Разобьем их собачьи морды. Пусть наши штыки напьются их крови!" (см. Ф.Бурлацкий "Мао Цзэ-дун"). Еще современнее - демократическое движение в СССР и Восточной Европе кон.80-нач.90-х гг. Люди, выходившие на улицы, стремились только разрушить старый строй, имея весьма смутные и крайне романтические представления о " светлом капиталистическом обществе". (Еще современнее см. "Черная звезда" №14 - листовка ИРЕАНУК, провозглашение "извращенной реальности" в "Утопии" №2, С.39. и т.д. и т.п.).
Т.е. нигилистическое сознание процветает по сей день, причем совершенно независимо от того, считает ли себя его носители анархо-коммунистами, радикальными демократами, контркультурщиками, панками и т.д. Происходит это оттого, что нигилистическое сознание есть базовое для бунта вообще и для анархического бунта в частности.
Нигилизм порождается давлением извне, которое, отражаясь в сознании личности, получает должный отпор и противодействие, а значит - активное отрицание. На стадии нигилистического протеста индивид стремится только отвергать, а лишь затем, "образумившись", пересматривать. Граница же между современным анархизмом и нигилизмом весьма расплывчата, т.к. они зарождаются в одном и том же сознании, но известно, что при должных условиях нигилизм перерастает в анархизм, формируя не чисто разрушительное, и даже не просто критическое мышление, а цельный антисистемный образ, с пониманием хода дальнейших действий. Анархизм, поэтому, отличаясь от нигилизма более высокой организацией мышления, есть просто более высокий уровень разрушающего сознания. Но нигилизм имеет и свою "темную сторону": индивид, "переболев" им, может не только отойти от протестной деятельности, но и занять противоположную сторону, став жестким консерватором, а консерватор - это разрушитель на службе у системы. Его инстинкт разрушения направлен уже не на государство, а на прежних соратников. Консерватор как бы самобичует себя, мстя себе же за прежние прегрешения и ударяя разрушением по бунтарскому сознанию, т.е., подтверждая наш основной постулат: система борется сама с собой, распадаясь на мелкие участки сражений, и так отвлекая людей от целого, обеспечивает себе самовыживание и гибкость. В то же время консерватор, выступая на стороне системы, считает, что уж он то отнюдь не "как все", сохраняя в себе таким образом корни нигилизма через отчуждение от масс.
Анархист же всячески пестует в себе бунтарско-нигилистическое сознание, которое является для него своеобразным допингом, порождающим, одновременно, уверенность в собственной правоте. Однако с возрастом стареющий организм уже не может осуществлять постоянные адреналиновые вливания и природный нигилизм сходит на нет, оставляя в человеке лишь порождение его Разума - анархизм, не зависящий от процесса физического старения, являясь продуманной самим индивидом концепцией.
7. Ужас открытия и начало противостояния.
Какая же причина порождает протест?
Само по себе сознание абстрагировано от социальных проблем, человек живет собственными мыслями и до определенного этапа своего развития либо сам продуцирует некое личное видение мира, либо\вместе с первым впитывает знания, которые пытаются дать ему социализирующие институты: семья, школа, институт и т.п. Оба эти процесса дуалистичны и неразрывны, выходят из Я и возвращаются в него. Но в определенный момент возникает осознание того, что картина мира, созданная Я для самого себя, не удовлетворяет его, кажется ложной. Обычно к этому подталкивает чувство внешней несправедливости, книги, увиденная телепередача, и индивид, взрослея, осознает, что он отнюдь не пуп Вселенной, что ему предстоит под кого-то подстраиваться, что он, собственно, ограничен в мышлении и несвободен в действиях. Для кого-то это становится ужасающим открытием, граничащим с божественным откровением, кто-то воспринимает это конформистски. Здесь - граница, когда надо сделать важный шаг: либо вступать в борьбу с самим собой и с системой в целом, либо стать как все.
Вступление в борьбу с самим собой порождает множество актов, среди которых важнейшие - акт творчества и акт критики. Творчество рассмотрено нами выше, поэтому обратим внимание на критику.
Мы уже провозгласили необходимость, обязательность критического Разума для анархиста, обратимся же к собственно критике. Здесь нам поможет Г.Маркузе, неплохо показавший в "Одномерном человеке" возможность критического рассмотрения общества, вплоть до языка и мышления. Но тот же Маркузе признается: " Критическая теория общества не располагает понятиями, которые могли бы перебросить мост через пропасть между его настоящим и будущим; не давая обещаний и не демонстрируя успехов, она остается негативной" (С.338), и еще: "рассмотрим самый слабый пункт критической теории, - ее неспособность указать освободительные тенденции внутри существующего общества" (!!!) (С.333-334). Т.е., в принципе, Маркузе расписывается в собственном бессилии, т.к. вся его теория посвящена именно критике. Его ссылки на страны третьего мира, бедноту крайне туманны и неубедительны, тем более время не подтвердило надежды, возложенные на бывшие колониальные страны. По сути, правильно вскрывая пороки индустриального общества, найдя себе противника в лице бихевиоризма, Маркузе не делает последний шаг. Точнее делает, но не твердо. Шаг в революцию. Он видит, что этот шаг - в никуда, нет сил, которые были бы готовы, а главное - способны свернуть шею капитализму. Маркузе замыкается на критике, возводит ей памятник, найдя выход для себя, но не для Человечества. - Великий Отказ, - говорит философ, однако сам пессимистически смотрит на это, предупреждая, что те деструктивные силы, которые он видит, способны договориться с капитализмом, потому что ложное мышление уютно и дарит блага в виде личного спокойствия, благоденствия. Его слова сбылись: молодежное и общественное движение кон.60-х и кон.80-нач.90-х гг. потерпело поражение, заставив капитализм, ненавистное одномерное общество прогнуться, но не сло-маться. Они не смогли взорвать его, примирившись, склонившись перед Законом приспосабливающегося ко всему современного общества.
Критика подталкивает нас к открытию и тут же замыкает нас на нем. Мы не видим дальнейшего пути. Маркузе призывает к истинной рациональности, отвергая иррациональное, но нам кажется, что именно в иррациональном, нелогическом, чисто субъективном индивид способен найти путь к спасению. И общее требование к анархической личности - непрестанное осмысление бытия, перепроверка его, а также оказание помощи другим личностям, чтобы и они сделали то самое Открытие, которое ведет нас на прорыв повседневности.
Однако практический протест вызывает у нас чувство бессилия. Как его преодолеть? Неизвестно. Мы не можем ответить на этот вопрос. Честно. Парадокс - теория иррационального протеста не предполагает практики, либо предполагает, но отнюдь не располагает средствами и теми самыми пресловутыми единомышленниками.
Камю, призывая к творческому, созидающему бунту, действует по формуле: "сам бунтуй, а другим не мешай", т.е. индивид замыкается исключительно на самом себе, бунт его уходит в прожигание жизни ради непонятной цели. Камю, критически относясь к обществу, ищет путь для выражения энергии бунта, но не находит, уходит в отрешенные абстракции, подобно Маркузе замыкаясь на чистой мысли: у Маркузе это - критика, у Камю - творчество. Они побоялись перешагнуть через мораль, ибо понимали - дольше кровь и немалые жертвы. Камю осуждает революцию, осуждает государственный террор, смыкаясь с консервативным гуманистом Достоевским в превознесении человеческой жизни.
Что же это? Получается, что Камю вовсе не левый, а консерватор, дозволенный системой. В нем боролись Бунтарь и тот самый консервативный дух Не - Кровопролития, желание стабильности.
Каждый человек имеет право на личное счастье, но где же грань между счастьем и рабством?
Критика В Себе, Открытое Не Противостояние отличают современного анархиста и бунтаря. Беззубый терроризм на бумаге, антифашизм на словах, успокоение собственной совести - вот наполнение современной ослабевшей "бунтующей" Личности. Она не в силах скрыть свое бессилие, не в состоянии сделаться мощным абсолютом. Критические пессимисты - мы излучаем оптимизм беззубой надуманной надежды. Вглядитесь в себя и согласитесь со мной!
Но что же делать?!!
Воевать!
Иррациональная логика!
8. Революция? Терроризм?
(Публицистическое приложение).Однажды проснулось поколение 1968 и увидело - за окном день. Они ждали революцию, верили в нее, жили с мыслью: Завтра - революция, скоро, скоро, скоро, вот уже, вот, вот, вот…
А революция уже прошла. Бунтовали, проклинали, клеймили, отвергали, но думали - еще не революция, еще не восстали массы. Даже тогда, когда шли многосоттысячные демонстрации, даже тогда, когда отступала полиция, когда власть "валялась под ногами"… А потом их хвалили. Говорили - какие ребята, равняйтесь на них.
Было бы на кого.
Ах, ах, ах. Эти обыденные мещане, они не понимают, что это были настоящие люди, настоящие революционеры. И мы, поколения 80-х и 90-х хотим быть похожи на них.
Даже теорию специальную придумали - эдаких ангелов бунтующий. Конечно, прав М.Веллер: "бунт западной молодежи в 60-е годы - это, по мнению жителя бедной страны, "с жиру бесились".У них было все: молоды, здоровы, деньги есть, все пути открыты - нет! Делать ничего не хотели, ходили грязные, оборванные, обдолбанные, жили в трущобах: мы презираем и отвергаем, заявляли, ваше благополучие" (М.Веллер "Все о жизни".-С.66). Но вглядимся глубже, уверенным Разумом вскрывая очередной миф уходящего века. Нет, они не "бесились с жиру", нет, бунт шел из глубины души. Он там и остался. Революция промелькнула, а они прозевали ее и стали обыкновенными людьми, такими же как и их родители, только более политизированными. Шли на баррикады, становились личностями и… уходили в систему. Нет, они не стали послушными рабами, они стали рабами строптивыми, пестуя прошедший бунт, загоняя в подсознание горечь поражения. Поражения несомненного, поражения неизбежного. Вот они - остатки революции, вот они - некогда бунтовавшие, уставшие, передавшие эстафету другим. Они проспали революцию, создав затем миф собственной значимости. Почему, ненавидя старое общество, они стали частью его? Это не обида моя, но кон-статация факта. И вопрос.
Для несогласных и не успокоившихся тогда, остался только один путь - террор. Они ушли в террористы, множа трупы, в бессильной ярости взрывая универмаги, убивая чиновников, обывателей. И анархист согласен с ними. Они наносят системе ощутимый удар. Убить полицейского, банкира, бюрократа, женщину, мужчину, неважно… Рушить систему - вот что главное. Война - вот что основное. Так ли это? Не бессилие ли проглядывает из пламени взрывов? Массы предали нас, демократическая система не может уничтожить сама себя. Впрочем, может, но на ее месте сейчас вырастет новая система - тоталитаризм. Террор хорош для тех, кто отрекся от всего и прежде всего - от жизни. Мы не осуждаем его, но как же остальные люди, что с ними?
Посильное участие в политике через политизированную тусовку - еще не участие в разрушении системы. Тусовка отвлекает нас от настоящей деятельности, своим мизером заставляя включаться в системную, выдуманную борьбу. Государству не важно о чем вы думаете, ему важно кем вы станете: преступником - иди в тюрьму, рабочим - иди на завод, ученым - иди в институт… Не приняли? Что ж, пере-квалифицируйся. Думаете? Ну ладно, думайте. Только по делу. Иначе станете критиканами, пустомелями, потерянными для общества людьми. Впрочем, спа-стись никогда не поздно. А только как же личная трагедия? Как же ушедшие годы? Кто вы - части механизма или люди? Почему вам могут приказывать? Кто они такие, чтобы приказывать? Какой такой порядок вещей их породил? Какая ло-гика? Нам не нужна такая логика, нам нужен человек. Человек для себя, и я не побоюсь сказать это. Система мертва, а люди, словно фетишисты, молятся ей, считают ее логику высшей, убивают ради нее, переступают через других людей, через себя ради нее. Финал их гонки - смерть. Смерть ради системы.
Ай-яй-яй. Революция - как плохо. Но это еще ничего, заявляет униженное большинство. Терроризм - вот настоящая гадость. И фильмы разные про него нехорошие, и книжки; исследуют, понимаешь, психологию террориста, ругают, по полочкам раскладывают, пальчиком обывателю грозят: так нельзя, уважаемый. Уничтожать людей - как плохо. Вот, конечно, если нация в опасности: чеченцы с ингушами отделяются, японцы хотят оттяпать Курилы, баски, сволочи сепаратные, ирландцы… Тогда можно и тысячами людей валить, миллионами… Зато посмотрите в статистику терроризма: в одной стране за десятки лет погибло полторы тысячи. Да в той же стране кончают жизнь самоубийством ежегодно в десятки раз больше людей! Почему кровавая борьба вовне со стороны террориста не сопоставляется со статистикой ухода из жизни вследствии давления системы, порождающей перманентный духовный кризис? Почему страна, осуждающая террор, множит самоубийства? Где ответ?
Вы хотите революцию? - спрашивают нас, добавляя, - А как же сталинские репрессии, как же ВЧК, НКВД, якобинская гильотина, миллионы жертв, реки крови?
И кто нам это заявляет? Политики! Люди, которые любят стабильность. Они были всегда. И всегда были готовы на все ради стабильности. Даже на репрессии, даже на реки крови, гильотины, завалы трупов! Чем, скажем, отличается политик-демократ от политика-коммуниста (большевика)? Идеями? Возможно. Внешним поведением? Вероятно. Целями? Подумаем. Но стабильности они хотят в любом случае. Для своих призрачных целей, которые так же призрачны, как идея справедливости социалиста-утописта и в конечном счете так же тоталитарны. Одни и те же. Одни и те же. Гноят нас в тюрьмах души нашей. Топят нас в болоте обид наших. Душат нас удавкой собственного всевластия.
И вот она, мысль анархическая: все беды от власти. Все беды от давления извне, удушения изнутри. И как результат: революции, террор, гниение, самоубийство, конформизм, нонконформизм, уродливое общество… Список почти бесконечен! Но неизменно одно, над всем этим всегда кто-то стоит, кому-то это обязательно нужно. Найдем его и убьем!!!
А мы?.. Борьба внутри системы дело рук самой системы.
Вот так-то.
И никак иначе.
Заключение.
(от автора)
Можно было бы писать о многом. Приводить статистические выкладки, создавать монографию. Возможно когда-нибудь потом… А пока - время есть. Инструмент для размышления тоже есть - критический Разум. Но всегда возникает масса оговорок, ответвлений, поправок, а мысль, только что изложенная на бумаге, устаревает. Порой читаешь философа: боже мой, он называет написанное тобой банальностью. А как же не хочется говорить банально, думать банально, мыслить банально. Возможно и не получается. Но, кажется, стараться-то надо. В этом - залог успеха.
Я не случайно завершил статью таким громадным количеством вопросов. На них пока нет ответов. Я не предлагаю панацею. Я предлагаю - мысль, поэтому вся работа призвана не доказать что-либо, а показать сам процесс анархического мышления.
Я никого ни в чем на убеждаю, никого ни к чему не призываю, я просто вижу и говорю. Я - НЕ СОГЛАШАЮСЬ. Вероятно в этом единственная польза критического разума. Нужно отвергать любую мифологию: порождена ли она государством или самой анархической тусовкой, высоколобыми мудрецами или глупыми обывателями, которые, кстати, не так уж глупы, скорее более изворотливы, чем мы.
Пожалуй, я даже не обладаю цельной картиной мира и не познал его хотя бы отчасти. Цель работы не в этом. Я хочу, чтобы не произошел откат бунтующей мысли, нам некуда отступать, позади - пропасть. Или мы начнем думать сегодня или сгнием заживо. Я уже чувствую сладковатый запах. Мы уже гнием. Пора отрубать прокаженные части тела.
Литература:
1. Айвазова С.Г. Левый радикализм в идейно-политической жизни Франции: 1958-1981. -М.,1986.-148с.
2. Аршинов П. История махновского движения (1918-1921). -Запорожье,1995.-240с.
3. Бакунин М.А. Философия, социология, политика. -М.,1989.-240с.
4. Бурлацкий Ф. Мао Цзэ-дун. -М.,1976.-392с.
5. Веллер М. Все о жизни. -СПб,1999.-752с.
6. Камю А. Миф о Сизифе. Бунтарь. -Мн.,1998.-544с.
7. Маркузе Г. Одномерный человек. -М.,1994.-368с.
8. Образ будущего в русской социально-экономической мысли кон.19-нач.20вв. -М.,1994.-416с.
9. Померанц Г.С. История в сослагательном наклонении // Вопросы философии. -1990.-№11.
10. Сартр Ж.-П. Герострат
11. Утопия. -№2, зима 1998/99
12. Хемингуэй Э. По ком звонит колокол. -Воронеж,1987.-480с.
13. Черная звезда. - №13, 14.
Mon, 30 Jan 2001 21:00:01 GMT