Старухи, ларьки, семечки, чемоданы. Милиция, шум, приезжие, мусорные баки.
Я спешил на вокзал. Часы, каждый день висевшие на левой руке, сейчас лежали дома, забытые в истеричной суматохе расставания. Что делать: пришлось узнавать время, задирая голову и ловя взглядом уличные циферблаты. Довольно неудобно – все они показывали разное время. Усредняя показания, мне все-таки удавалось быть в курсе. По крайней мере, была надежда.
Но и по этим усредненным показаниям я опаздывал. Поезд вот-вот должен был уйти, когда я сбил с ног приезжего. Его грязное лицо исказилось в злобной ухмылке, еле говорящий по-русски рот резко гавкнул. Нам не удалось разобраться в случившимся: еще до того, как приезжий поднялся на ноги, подошли два милиционера, и он полез за документами. Сидя на тротуаре, вытащил из заднего кармана помятый паспорт и протянул вверх. Я побежал дальше.
«…Санкт-Петербург, отходящий в 12.40, ожидает на третьем пути» - донесся отрывок объявления. Через две минуты с третьего пути, насмешливо громыхая последним вагоном, отъехал мой поезд. В изнеможении, я опустился на лавку. С лица стекал пот, рубашка прилипла к телу.
- Это был поезд «Москва - Санкт-Петербург» на 12.40? - спросил я сидящего рядом.
Оторвавшись от газеты, мужчина посмотрел на меня.
- Вроде, да, - медленно произнес он.
И еще через некоторое время:
- Да. Да, Москва – Санкт-Петербург. 12.40.
Набитый вещами чемодан стоял прямо передо мной, не давая удобно поставить ноги. Раздраженный, я оттолкнул его.
- Можно было и не брать чемодан. Налегке бы съездил на вокзал и обратно.
Мужчина снова оторвался от газеты:
- И не говорите.
Мы устало посмотрели друг на друга.
- Я вот, например, уже второй год без чемодана, - сказал он.
- Как это? А вещи?
- Зачем мне вещи?
- Вещи? Могут понадобиться. В другом городе-то. – Удивился я.
- Так мне не нужно в другой город. Зачем?
- А зачем вы вообще на вокзале?
Его ответ заглушил свисток подходящего поезда. Табличка «Москва – Санкт-Петербург» остановилась ровно напротив меня.
- Светлана Ивановна Пошатайко, вас ожидает муж в отделении милиции. – Провизжал динамик над головой. - Светлана Ивановна Пошатайко, вас ожидает муж в отделении милиции. Поезд «Москва – Санкт-Петербург», отходящий в 12.40, ожидает на третьем пути.
Как удар по голове.
- Что она сказала? – пытаясь перекричать людскую суматоху уезжающих, набросился я на мужчину без чемодана. – Что она сказала?
- Насчет Пошатайкиной?
- Насчет поезда.
- Твой поезд, дурак. Беги скорей.
Схватив тяжелый чемодан, я вбежал в уже двигающийся поезд. Прислонившись к стене вагона, устало посмотрел в окно. Улыбаясь, мужчина махал мне сложенной газетой. Немного подождав, он постелил газету на лавке и лег.

Стоило отойти от стены, собранная в коленях усталость с размаху ударила по ногам. Захотелось присесть. Зайдя в вагон, я занял первое попавшееся свободное место. Конец плацкартного вагона: ежеминутное громыхание двери в тамбур, туалетная вонь и сигаретный дым. Приблизительно так можно было описать мое положение. Я взглянул на билет: до своего места нужно было еще черт знает сколько идти по вагонам. Ладно, отдохну пока здесь.
Напротив сидела женщина лет тридцати пяти. Еле уловимая нерациональность движений выдавала в ней оставшуюся с детства застенчивость. Она посмотрела на меня и спросила:
- Едете в Петербург?
Я кивнул. Несколько капель пота упали на пол.
- Сейчас многие едут в Петербург, - продолжила женщина. – Уж не знаю почему. Вы не знаете?
На этот раз я мотнул головой. На пол ничего не упало.
- Вы разговариваете? – застенчивость женщины, видимо, осталась в Москве.
- На трех языках.
- Интересно. Вот я разговариваю на одном языке и мне этого достаточно. По крайней мере, не нужно вертеть головой в разные стороны, разбрызгивая капли пота.
- Извините.
- Ладно, дело не в этом. Зачем вам такой тяжелый чемодан?
Я задумался. Не предполагал, что в дороге придется отвечать на такие вопросы. Уже хотел пожать плечами, но, посмотрев в лицо женщины, сказал:
- Не знаю. Честно, не думал об этом.
- Вы, не думая, набили чемодан тяжестью, подняли и понесли на вокзал? Вы что, больной?
- Я не больной - я пассажир.
Через несколько секунд женщина засмеялась. Красиво засмеялась: сам того не желая, и сам начал улыбаться.
- Неплохо, - подытожила она.
- Да, неплохо.
Женщина отвернулась к окну, потеряв ко мне интерес. Я уже собирался идти в свой вагон, когда рядом сел низенький старичок в кепке.
- Вы заняли мое место, - сказал он, посмотрев на меня.
- Может быть, но я сейчас уйду.
- Куда? - спросила женщина, не отворачиваясь от окна.
- На свое место, - ответил старичок.
- А мне как быть? Болтать с этим неказистым старикашкой? – в ее голосе чувствовалась обида.
- Я не такой уж старикашка.
- Помолчите немного, - женщина махнула на него рукой. – Останьтесь здесь, а этот пусть идет, поищет другое место.
Старичок сделал вид, что поправляет кепку: видимо, обиделся.
- Я так не могу, - сказал я. – Это ведь его место.
- Ну и что? – удивилась женщина. – Я тоже не на своем сижу. Это ведь не значит, что нужно уходить.
Я задумался. Несколько минут все молчали.
- Послушайте мою историю, дети, - вдруг сказал старик. – Может быть, она чему-нибудь вас научит. Никто из вас, наверняка, не знает ничего о святом Сипе. – Он недовольно посмотрел на нас. – Так вот, как Сип стал святым? Он не верил, ни в Бога, ни в святость. Ни во что не верил. И решил доказать, что святых не бывает. Собрал всех и сказал: «Я съем святого и поэтому сам стану святым. Но святой не может не верить ни в Бога, ни в святость. Этим я докажу, что святых нет». И Сип съел самого себя. Никто не знал, что и делать после этого. Сипу причислили к лику святых. Но недавно его вырвало. Оказывается, Сип не помыл руки перед едой. Это единственный достоверный случай возрождения. Святой Сип победил святость.
Старик замолчал. Женщина без интереса смотрела в окно.
- Фу, чепуха какая-то, - сказала она.
Я встал, взял чемодан и пошел в свой вагон.

Чемодан действительно был очень тяжелым, к тому же старым. Уже в следующем вагоне ручка оторвалась, и чемодан упал на пол. Сидящие здесь же люди засмеялись. От огорчения я присел на край нижней полки – на ноги спящего человека.
- Не разбуди, - гаркнул бородатый толстяк.
Он и сам мог разбудить спящего своим голосом, но не разбудил. Я отодвинулся на самый край.
На столе стояли несколько банок пива и наполовину пустая бутылка водки. Бородатый, держа стакан, с оживлением рассказывал что-то двум пассажирам.
- Хлоп и нет таракана. – Толстяк ударил в ладоши, и все трое посмотрели на меня.
- Куда едешь, дядя? – спросил толстяк.
- В Петербург.
- Ну и езжай. Нам, главное, не мешай. Водку пить.
Все трое громко рассмеялись. Спящий заворочался и недовольно застонал. Я посмотрел на него. Лицо, покрытое сном.

Бездомный проснулся и встал с лавки. Сложил газету, положил в задний карман и пошел к выходу с вокзала.
Через полчаса он постучал в кабинет главного редактора, лежащей в его заднем кармане газеты.
- Войдите, - послышалось за дверью.
Бездомный вошел в кабинет, достал газету и положил стол.
- Что это? – Спросил редактор.
- Газета.
Редактор, представительный мужчина лет сорока – сорока пяти, злорадно усмехнулся.
- Это статья «Живи без наркотиков», опубликованная в вашей газете. Насколько я понимаю, вы присоединились к одноименному общественному движению вместе с кучей других молодежных и информационных издательств. Так чего вы хотите? Что вы хотите от молодежи?
- В принципе, в статье изложено… Молодежь отказывается от наркотиков, от зависимости…
- Молодежь? – перебил редактора бездомный. – А что это такое?
Редактор посмотрел на собеседника недобрым взглядом. Как раз был перерыв, и он никак не мог решить, хочет ли разговаривать с этим человеком.
- Да. – Медленно произнес он. – Вижу, что обстоятельны. Попробую ответить на ваш вопрос. Развитие любой сколько-нибудь сложной системы всегда можно разбить на несколько качественных этапов. В большинстве случаев такое разбиение легко определяется и этапы различимы даже неспециалистом.
- Такой системой является и наше общество. Даже молодежь. - Передразнивая редакторскую манеру говорить, перебил его бездомный. – Возможно ли короче? Если да, сократите.
Редактор ненадолго задумался.
- Наркотики – это не развлечение. - Начал он. – Наркотики угрожают жизни и счастью миллионов людей. Общественные организации не могут оставаться вне этого процесса.
- Каково процесса?
- Вовлечения молодежи в употребление наркотиков. Таким образом, мы, используя имеющиеся у нас информационные и пропагандистские средства, пытаемся объяснить еще только входящему в эту жизнь поколению, вред наркотиков. Вред для здоровья, психики, интеллекта.
Редактор начал загибать пальцы.
- И все? – спросил бездомный.
- Да, - задумчиво сказал редактор, - это все, что в наших силах.
- Невероятно, - прервал молчание бездомный, - и вы, главный редактор газеты, считаете, что таким образом боретесь с наркотиками?
- Да, - удивленно пожал плечами редактор.
- А что вы вообще подразумеваете под борьбой с наркотиками? Вы сжигаете их? Не допускаете на территорию страны? Изменяете экономическую и финансовую системы, затем, чтобы сделать невыгодной их продажу?
- О чем вы говорите? – Рассмеялся редактор. – Это издательство газеты. Мы можем лишь знакомить читателей с информацией.
- Но разве вы не понимаете, что своими отвратительными антинаркотическими пропагандистскими проектами создаете образ наркотика, как непреодолимо привлекательного продукта? Вы просто не можете заниматься чем-то еще, кроме пропаганды соблазна наркотиков. Это не в ваших силах. Способ распространения наркотиков невероятно прост. Экономическое и финансовое устройство государства превращает их ввоз в невероятно прибыльное предприятие. Уже вовлеченные в употребление наркоманы для обеспечения очередной дозы вынуждены вовлекать все новых и новых людей. Разумеется, наиболее социально неадаптированные элементы: подростков, мелких преступников и прочих. Наиболее удачливые из них становятся такими же сбытчиками, остальные – погибают от неправильно употребления. Тем же, кто всем этим руководит, остается лишь, потирая руки, продолжать организацию ввоза и сбыта, участвуя в финансировании таких вот антинаркотических проектов. Почему вы никогда об этом не писали? Вероятно, вам просто не выгодно публиковать такие материалы.
В кабинете снова водрузилась тишина. Через несколько минут главный редактор, посмотрев на часы, сказал:
- Благодарю за беседу, но мне пора приступать к работе. Мое свободное время исчерпано.
Бездомный вышел из кабинета. Поезд притормозил, и он, налетел на меня.
- Прошу прощения, - сказал бездомный.
- Да-да.
- Вам помочь донести чемодан?
- Не стоит, - попытался его остановить я, но бездомный взял в руки чемодан и понес в другой вагон.
Я посмотрел на лежащего мужчину – он продолжал спать.

- У вас есть дом? – спросил я бездомного.
- Конечно. Одежда – в ней я живу.
Мы улыбнулись.
- Мне просто интересно. Наблюдать за вами довольно странно, - начал было я.
- Безусловно, - оборвал бездомный, - вам интересно. Но одежда действительно является моим домом. Другого у меня нет. Многие называют меня бездомным. Я даже и не знаю, что им ответить. Дело в том, что не вся одежда принадлежит мне. Например, карманы. Уж что-что, а карманы брюк обычно принадлежат их владельцу. В моем случае это не так. Эти карманы, - бездомный оттянул ткань брюк, не просовывая рук в карманы, - не мои. Верите, не верите – они все равно не мои. Не знаю уж, как это получилось, но мне продали брюки без карманов. Вернее, они были, но мне не принадлежали. Торговая кампания оставила за собой право использовать карманы по своему усмотрению. Первое время я пользовался ими, платя арендную плату. Но мне быстро это надоело. К тому же и деньги подошли к концу. Я ведь не денежный мешок. Думаю, вы это заметили.
Бездомный поставил чемодан на пол, вытер пот с лица.
- Устали? – спросил он.
- Да я то от чего устану? – удивился я. – Вы ведь чемодан несете.
Бездомный посмотрел на чемодан. Мы немного помолчали.
- А как у вас вообще дела?
- Ну, не считая карманов, вроде неплохо.
- Знаете, в поезде едет человек, которому принадлежат ваши карманы.
- Карманы?
- Ну да, на брюках. На большинстве брюк есть карманы. У вас, вроде, тоже.
- Вероятно, он сможет вам помочь, - сказал бездомный задумчиво.
- Да, он большой специалист по карманам.
- А что, может вам обратиться к нему? – предложил бездомный. – Сразу решите все проблемы с карманами.
- Да, было бы неплохо.
- А пока, - бездомный задумался, - пока карманы вам не принадлежат, ими буду пользоваться я.
- Вы?
Он залез в мой левый карман, достал платок. Вытер пол со лба и положил обратно. Затем взял в руки чемодан и понес дальше. Я пошел за ним.
Какое-то странное чувство охватило меня во время ходьбы. Как будто меня только что надули, все смеются, и один я не понимаю, в чем дело. Я непроизвольно начал идти все медленнее, пока совсем не остановился. Бездомный подошел ко мне:
- Что с вами?
- Мне странно. Да, да, странно. Я и остановился от нерешительности.
- Вас остановила нерешительность. – Усмехнулся бездомный.
- Да-да, мне странно.
Поезд подъехал к станции. Открылись двери. Бездомный поставил на пол чемодан и вышел из поезда. Подойдя к окну, около которого я стоял, он сказал:
- Извините, что не донес чемодан.
Я уже хотел махнуть рукой, но меня наконец осенило:
- Постойте, ведь это на ваших брюках карманы не ваши.
Бездомный рассмеялся. Достал из заднего кармана газету, расстелил на лавке и лег.
- Сейчас это уже не имеет значения, - прочитал я на его губах.

Поезд, пыхтя, отошел от станции. Спящее лицо уехало влево, оставшись на станции.
- Черт, ручку потерял, - чемоданной ручки нигде не было. – Она и не нужна. Сейчас это уже не имеет значения.
Подняв чемодан, я пошел дальше.
Но перейти из вагона в вагон не смог. Узкий темный тамбур заняли два человека. Они курили и, перекрикивая стук колес, разговаривали. Когда мои глаза привыкли к темноте, я узнал обоих. Один – недавно спящий рядом с пьяницами. Другой – главный редактор газеты. Здорово.
- Наркомания – это неизбежное порождение современного общества с его животно-примитивными экономическими отношениями. – Объяснял редактор. – Общество уничтожает само себя. Идеальная саморазвивающаяся система глобального деструктива.
Собеседник как будто не слушал его: просто курил. Редактору, видимо, было все равно. Он продолжал:
- Любая кампания против наркотиков только привлекает к ним внимание, пропагандируя употребление. Послушайте, в Англии пятидесятых было около двухсот наркоманов. То есть, за сто лет, прошедших в Европе со времен введения в практику курения опия и до его криминализации в пятидесятых, наркоманов было всего несколько человек. Сейчас темпы увеличения их численности представляют собой эпидемию. Выгодную эпидемию.
- Послушайте, - прервал редактора собеседник. – Мне это не интересно. Мне не интересно обсуждать истерию умалишенных, неспособных разобраться, что им нужно. Не хочу тратить жизнь на обсуждение вопросов-пустышек. Если я буду нуждаться в употреблении наркотиков, то уж точно не буду черпать информацию из пропагандистских таблоидов, рассчитанных на невежественных трусов, трясущихся при виде мертвого человека. Это понятно?
- Разумеется. И вы не считаете, что проблема наркомании угрожает в том числе и вам? Распространение наркотиков может столкнуться с вами где угодно. Извивающийся от ломки наркоман? В вашем подъезде живут наркоманы? Вы не боитесь, что однажды один из них просто сунет нож вам под ребро. Останетесь лежать с проткнутым легким, а он, вытащив кошелек и сняв часы, отправится за новой порцией наркотика.
- Это страшилка для психически неуравновешенных домохозяек. К сожалению, от них небольшая польза в борьбе с наркотиками. А может с наркоманами? Вы прекрасно поняли меня. Вы все поняли еще при первом нашем разговоре. Так зачем притворяться?
Редактор смущенно отвернулся от собеседника. И, наконец, заметил меня.
- Прощу прощения, проходите, пожалуйста. - Они расступились.

Выйдя из тамбура, я попал в комнату. Комната была заставлена иконами и набита молящимися старухами. Старухи были везде. Я постоянно задевал какую-нибудь чемоданом. Они начинали ругаться, но, быстро успокоившись, продолжали молиться.
По мере продвижения молящихся становилось все больше. Я вынужден был наступать на них, слыша стоны и ругательства. С некоторыми я вступал в обсуждение. Непонятное обсуждение, ничем не заканчивающееся.
Наконец, я подошел к самому эпицентру молитвы. Некуда было поставить ногу, чтобы сделать шаг. Я остановился. Все старухи были повернуты в одну сторону – к углу с иконами. Иконы, как и старухи, были везде, но именно здесь их было больше всего. Какое-то сумасшедшее нагромождение живого и божественного, сплетенного в один не развязываемый узел. Комната – мечта.
Простояв минут пятнадцать, я начал задыхаться. Старухи или иконы начали издавать душераздирающие звуки. Смесь разрезаемой кошки и скрипа по стеклу. Я заткнул уши, бросив чемодан в старух. Видимо, не рассчитал силы - чемодан полетел в угол с иконами. Сбитая нижняя икона привела к падению остальных. Божественное дерево посыпалось на головы сумасшедших. От страха старухи начали кусать меня за ноги. Размахивая конечностями, я разбил несколько голов. Что там: головы разбивались вдребезги, разлетаясь по комнате и сбивая другие иконы. Наиболее крепкие отваливались целиком, катились по заваленным иконами старухам.
Через две минуты все закончилось. Отряхнувшись от жидких внутренностей молитвы и взяв чемодан, я вышел из комнаты, снова попав в поезд.

- А, вот вы где. - Набросилась на меня женщина – первая, кого я повстречал в поезде. – А я вас повсюду ищу. Ну, как, нашли свое место?
Я помотал головой.
- Вы снова разучились разговаривать? Ладно, пойдемте со мной: посидим, поговорим.
- Это долго. – Потратив несколько часов на поиски своего места, я не собирался возвращаться в самое начало.
- Да нет, в этом вагоне. Меня ведь тоже потом прогнали. Пошла искать свое место, но потом плюнула - здесь отвратительная нумерация. Я остановилась на незанятом месте. Больше так просто не уйду. Отовсюду лезут проходимцы, пытаясь занять мое новое место. Но я требую, чтобы они предъявляли свои билеты. Вы не поверите – у большинства из них вообще нет билетов. У остальных же билеты на другие места. Они тоже ищут свое, но, теряя надежду, занимают первое попавшееся. Я то знаю.
Я больше не мог слушать женщину. Прислонившись к стене, заснул стоя.

Город охватил нигилизм. Все утонуло в зеленоватой слизи человеконенавистничества. Люди выбежали на улицы.
- Нигилизм! Нигилизм вокруг нас. – Кричали они.
Вылезли наружу, чтобы увидеть. Увидеть, как нигилизм изменяет все вокруг. Тотальное отрицание, несовместимое с жизнью.
- Нас убивает нигилизм! Нигилизм вокруг нас!
Сотни вывернутых наизнанку старух. Это первые мгновенья распространения. Учителя, воспитатели, священники, родители, борцы за справедливость. Задохнулись в циркулирующем шуме свободы.
Жизнь засочился по трубам канализаций и водопроводов, электропроводам и коммуникационным линиям. Отвергнутое нигилизмом существование, превратившееся в безоговорочное распространение жизни.
- Я не верю своим глазам. – Заорал горожанин. - В моих жилах течет нигилизм!
Тысячи омерзительных трупов разорвавшихся изнутри гуманистов, моралистов, нравственных дегенератов. Перенос тотального отрицания. Кучи обломков оборвавшихся жизней, разодранных книг.
- О чем вы?
Сотни провалившихся церквей, музеев, театров и публичных домов.
Моментальное изменение сознания. Столкновение системных методов борьбы с размножением большинства. Размножением глупости.
- У меня треснул лоб, - распространяемая среди трупов паника
- Лбами, лбами. Все перевернулось с ног на голову.
Встало на свои места. Нигилизм разорвал лишнее, отверг неуместную необходимость, запретил неуемную целесообразность. Город полыхал. Тотальным отрицанием жизни.
Зеленоватая слизь человеконенавистничества. Мальчик утонул в невежестве.

- Проснитесь, - женщина трясла мое плечо.
Я лежал на нижней полке, рядом стоял чемодан.
- Выпьете чаю? – она указала на стакан.
- Спасибо.
- Вы знаете, а я думала над той историей. – Распознав непонимание на моем лице, она пояснила. – Историей, которую рассказал старичок в кепке, перед тем, как вы ушли.
- Ааа, - протянул я.
- Так вот. Тогда я не обратила на нее никакого внимания, но потом вспомнила, что уже слышала что-то подобное. История эта звучит совсем по-другому. И речь в ней идет ни о святом Сипе.
- А о ком? – спросил я только для того, чтобы не показаться невежливым: мне было совершенно все равно.
- История эта о Сипе. И святость не имеет к ней никакого отношения. – Женщина победоносно посмотрела на меня.
- Да, - снова протянул я.
Выпив полстакана, я ощутил, насколько голоден. Было, часов пять – шесть, а я с утра ничего не ел.
Женщина бросила мне батон хлеба. От благодарности я ничего не сказал ей. Просто начал есть хлеб, запивая остатками чая. Женщина продолжала:
- То, что святой Сип… извините, просто Сип… съел себя, имеет лишь косвенное отношение к истории. К ее сути, если хотите. Дело здесь, конечно, совершенно в другом. И сам факт поглощения объектом самого себя уже наводит на размышления. Не выдумка ли это? Тем более, если этот объект – человек. – Я продолжал есть хлеб. – Вы знакомы с законом сохранения массы? Неважно. Сип, поедая себя, должен был сохраняться в весе, поэтому непонятно, как он мог полностью себя съесть. Вы не находите, что это очень странно?
- Нахожу.
- Вот так. Но старик рассказал еще и, что…
- Ладно, - перебил я, доев хлеб, - как же все было на самом деле?
- Что значит на самом деле?
- Ну, вы говорили, что слышали подобную историю.
- Да, конечно. На самом деле все было иначе. Вы не захотели слушать, что мне не нравится в варианте старика. Может быть, вы торопитесь, хотите отыскать свое место. Ну, ладно.
Женщина немного подумала:
- Сип съел себя наполовину, когда его начал есть другой Сип. Со скоростью, в два раза большей скорости поглощения себя Сипом. Таким образом, они закончили одновременно. Сип был съеден частично собой и полностью другим Сипом. Держите мысль? Затем другой Сип съел себя. Запомнили? И, наконец, старого Сипу вырвало. Если в стариковском варианте, он возродился и стал святым, то в нашем случае, что с ним стало? Где он очутился?
Женщина пристально посмотрела на меня.
- Знаете, вы меня совсем запутали, - сказал я.
- Тогда бери чемодан и мотай отсюда.
Она со злостью пнула мой чемодан.

Я прошел еще несколько вагонов, размышляя над историей Сипы. Действительно, где он оказался?
Конец - я дошел до самого начала. Уткнулся в вагон машиниста. Невероятно, я так и не нашел свое место. К тому же, потерял билет. И ручку от чемодана.
Толкнув дверь в кабину машиниста, я вошел внутрь. Как и ожидал - здесь никого не было. Мальчик утонул в невежестве: кабина была игрушечной.